Черная мантия. Анатомия российского суда
Шрифт:
Понятно, что неестественность поведения Чубайса с Крыченко не могла не заинтересовать защиту.
Миронов: «Вы не могли бы описать поведение Чубайса и Крыченко, когда они вышли из машины?»
Тупицын: «Да они сели молча и вышли молча. Потом зашли в подъезд, и все».
Миронов, с трудом скрывая изумление: «Они не проявляли интереса, когда вышли из машины, к осмотру автомобиля БМВ?»
Тупицын: «Нет-нет. Они вышли и сразу сели в мою машину, и мы выехали».
Миронов: «То есть повреждения машины БМВ их не интересовали?»
Тупицын: «Ну, я не
Миронов: «А Вы не можете уточнить, в каком они настроении пребывали?»
Тупицын: «Обычное состояние».
Миронов: «Что они обсуждали, когда ехали?»
Тупицын: «Они сели молча и вышли молча. При мне вообще никаких разговоров не было».
Миронов: «Какие-то звонки были?»
Тупицын: «Ничего не было. Там ехать 5–7 минут до РАО. Ничего не было».
Миронов: «Чубайсу звонил кто-нибудь?»
Тупицын: «Когда я вез, по-моему, нет».
Да может ли нормальный человек, машину которого только что подорвали и обстреляли, равнодушно пересесть в другую, даже не глянув на то, какой опасности подвергся?! Спешили, боялись нового нападения? Вряд ли, ведь тогда Чубайс с Крыченко остановились бы у первого же стационарного поста ГАИ, а они проскочили их не один, и ждали бы подмоги из РАО под прикрытием вооруженных сотрудников ДПС. А может быть, на БМВ просто не было еще ничего, как о том говорил на суде Вербицкий? Тогда действительно, чтобы не привлекать к не расстрелянной еще машине внимание стороннего в деле Тупицына, который и не заметил ничего подозрительного, кроме дымящегося колеса, Чубайс с Крыченко быстренько пересели в Тойоту. И молчали всю дорогу. И им никто не звонил, и они никому. Так где же те сотни звонков друзей, о которых днем раньше на суде говорил Чубайс?
Миронов: «Вы когда ехали за БМВ, не заметили поврежденной задней фары?»
Тупицын пожимает плечами: «Да нет».
Миронов: «Вы не заметили повреждений на лобовом стекле, когда они к Вам пересаживались?»
Тупицын: «Все повреждения я увидел уже только в гараже».
Миронов не отступает: «Вы хорошо рассмотрели в гараже повреждения БМВ?»
Тупицын уклоняется от точного ответа: «Честно говоря, не очень хорошо. Да и Дорожкин был в таком состоянии, ни расспросить, ничего».
Миронов: «Вы сказали, что Дорожкин пребывал в некоем шоке. Можно сказать, что он не хотел говорить о том, что случилось?»
Тупицын неопределенно: «Да нет. Он был бледный и даже немножечко заикался, чуть-чуть».
Миронов: «Вы дословно приводите его слова «похоже, это был взрыв»?
Тупицын: «Думаю, что да. Он говорил: было много снежной пыли, закидало машину, не понял, отчего это произошло. Ну, — говорит, — судя по стеклу, по всему, похоже, что был взрыв».
К расспросу подключается адвокат Закалюжный: «На вопрос государственного обвинителя «Можно ли расстрелять автомобиль в боксе?» Вы почему-то ответили, что подорвать в боксе его нельзя. А расстрелять все-таки в боксе возможно было?»
Тупицын отговаривается: «Ну, Вы
Закалюжный настаивает: «Вам известно, расстреливался автомобиль в боксе или нет?»
Тупицын понуро: «Не известно».
Оглашают показания Тупицына на предшествующем суде, и выясняется тут же, что, если верить прежним показаниям Тупицына, то повреждения на БМВ Чубайса он увидел уже в боксе гаража. Адвокат Закалюжный пытается добиться, с чем связана такая смена показаний.
До того отвечавший уверенно и просто, Тупицын неожиданно меняет тон на оправдательный: «Я и сейчас как бы… Сашка открывал гараж, чтобы ее ставить, вот я и сказал про бокс. А вообще я ее перед гаражом видел…».
И осталось неясным, почему прямо в зале суда поменял свои показания водитель Тупицын? Для чего он подчеркнул вдруг, что увидел поврежденную машину БМВ не в гараже РАО, как говорил прежде, а у въезда в гараж? Да потому что прежние его показания подтверждают основную линию защиты: расстрелянную машину Чубайса, спешно уничтоженную как вещдок, никто из независимых свидетелей не видел ни на месте происшествия, ни на дороге. Следовательно, расстрелять ее могли в любом укромном месте, в том же гараже.
Завтрак «террористов» (Заседание двадцать седьмое)
Всякий раз, когда дело о так называемом покушении на Чубайса рассматривается в судах, в обвинительном заключении всплывает имя сына полковника Квачкова — Александра, которому в момент покушения было около тридцати, и он работал тогда охранником в банке. Получалось, что в его отсутствие судили вроде бы как и его, пропавшего без вести сразу после покушения. И вот впервые, исчерпав уже все аргументы, обвинение решило представить присяжным заседателям и этого, по версии следствия, участника событий 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе.
В зал ввели нового свидетеля — Александра Борисовича Зубкова, который работал вместе с Александром Квачковым в банке «Совинком». Он-то и должен был, по замыслу обвинения, представить суду истинное лицо современного молодого террориста.
Прокурор: «Что представлял из себя Александр Квачков как сотрудник?»
Зубков: «Нормальный парень. Исполнял свои обязанности нормально. Ничего такого я за ним не замечал».
Прокурор: «Александр Квачков физически был как развит?»
Зубков: «Он на 15 лет был моложе меня, но похож был на меня нынешнего. У него большой живот был. Я не думаю, что он был сильно физически развит».
Прокурор: «А по огневой подготовке как он?»
Зубков: «Я могу только одно сказать: когда мы стреляли, первая проба была всегда за счет банка, то есть патроны покупали за счет банка. Если не отстрелялся, то на следующий раз за свой счет. Так вот Саша всегда за свой счет стрелял».
Прокурор: «Это о чем говорит: он хороший стрелок или плохой?»
Зубков: «Ну, вообще-то хорошие стрелки с первого раза отстреливаются».
Прокурор: «Александр Квачков высказывал когда-либо свои критические взгляды?»