Черная месса
Шрифт:
В конце концов письменное предложение Бергерона, проплутав по многочисленным каналам органов правопорядка, легло на стол в федеральном агентстве, занимающемся вопросами наркотиков – Агентстве по борьбе с наркотиками, АБН. Отчет Бергерона совпадал с уже известными АБН сведениями. АБН арестовало крупного наркодилера, Арнольда Каца, и тот рассказал агентам АБН о бизнесе Балджера, связывающим его с другим крупным наркоторговцем, Фрэнком Лепером. Лепер был тем самым дилером, которого полиция штата видела с Балджером у гаража на Ланкастер-стрит, когда вела наблюдение в 1980 году. Теперь Кац рассказывал АБН, что в начале 1980 года Лепер создал «альянс с Уайти и его партнером, Стиви Флемми. Лепер соглашался платить Уайти и Стиви за каждую привезенную им партию наркотиков в обмен на их покровительство». Кац сообщил, что Лепер сам рассказывал ему об этой сделке, в том числе и о том, что привозил Балджеру наличные в кейсе.
АБН знало даже больше. В начале 1981 года надежный тайный источник
Тему наркотиков подхватил и «С-4», а также многие другие тайные осведомители, и к началу 1984 года отдельные части совместного расследования наркобизнеса Балджера стали занимать свои места. В это дело, названное «Операция „Бобы”», были в основном вовлечены АБН и детективы из Куинси.
Работа шла «снизу вверх», от полицейских, состоя преимущественно из скучной до зубовного скрежета деятельности Бергерона и его коллег. Ночь за ночью ведя наблюдение в течение всего 1983 и в начале 1984 года, Бергерон выяснил о Балджере очень многое. Роясь в мусоре, выброшенном из кондо, Бергерон мог найти список покупок, составленный витиеватым почерком Грейг: «спаржа, куриные грудки, шербет, рикотта, оливковое масло», – но иногда находил бумаги Балджера, порванные на мелкие кусочки или сожженные. Он узнал, что Балджер «раб привычек» – тот уезжал из кондо в Куинси каждый день примерно в одно и то же время, направляясь на обед к Терезе в Южный Бостон. Затем следовала целая ночь тайных деловых встреч, в основном в винном магазине. Если следующий день выдавался солнечным, Балджер после полудня частенько появлялся в патио на втором этаже, подышать свежим воздухом, иногда все еще в пижаме.
Бергерон обнаружил, что этот человек ведет двойную жизнь. Было очевидно, что Тереза ничего не знает о Кэтрин. Но помимо этих двух женщин, Балджер обманывал и свое окружение, чему Бергерон тоже стал очевидцем. Балджер держал все передвижения наркотиков через Южный Бостон и дальше в железном кулаке. Он заставлял дилеров платить ему «ренту» за каждый грамм «Санта-Клауса», как называли в Саути кокаин. Он требовал долю со всего – от четверти унции до килограммов, от приблудного косяка до джутовых тюков с марихуаной. В любое время дня и ночи посетители стучались в определенные квартиры жилого комплекса Олд-Колони (того самого комплекса в Олд-Харборе, рядом с которым Балджер вырос), расположенного прямо напротив винного магазина. Молодые люди, иногда женщины, торговали наркотиками на дому – ангельской пылью, мескалином, валиумом, спидами, кокаином и героином, но ничто не продавалось без одобрения Балджера. (Пол Хорек Мор, один из мелких подручных Балджера в наркобизнесе, держал такую точку в Олд-Колони.) Балджер часто высказывался о наркотиках, как о «гребаном дерьме», но отвращение не мешало ему делать большие деньги на наркоторговле, процветавшей в двух жилых комплексах у транспортной развязки куда круче, чем на большинстве улиц Сити-Пойнта, населенного представителями среднего класса. Дошло до того, что П-допинг (героиновая смесь) стоил четыре доллара за дозу, дешевле, чем упаковка пива.
Потребовалось еще десять лет, чтобы нарушить кодекс молчания: когда жертвы начали «прорастать» и восставать против Балджера; когда на улицах появились социальные работники, обращавшиеся к окрестным детям и побуждавшие их перестать нюхать кокаин и колоть героин; когда бывшие наркоманы стали их поддерживать.
Один восемнадцатилетний парень из Саути открыто рассказывал, что не видел своего отца восемь лет, что его мать умерла от передозировки, что сам он пытался повеситься в коридоре жилого комплекса. Но пройдя через все это, он считал себя везунчиком, потому что не кололся уже четырнадцать месяцев. Еще один девятнадцатилетний парень по имени Крис описывал семь лет, отнятые наркотиками, – спираль, начавшуяся с выпивки и плана, затем последователи ЛСД, кокаин и героин. Он отбыл срок, но теперь был полон решимости завязать. «Если я начну сначала, на этом пути меня ничего не ждет – ничего, кроме могилы с моим именем». Патрик, выздоравливающий наркоман, говорил о скользком пути, на который ступают подростки-наркоманы. «Когда им четырнадцать или пятнадцать, они начинают нюхать. Они говорят –
К сожалению, происходило не только выздоровление. Слишком часто поступали плохие новости. Шон Т. Задира Остин, двадцатичетырехлетний парень, выросший в Олд-Колони, однажды был найден в меблированных комнатах мертвым, предположительно из-за передозировки. Рядом с трупом нашли пустой пакет из-под героина и шприц. «Я помню его еще маленьким мальчиком, катавшимся на велосипеде, – сказала одна из обитательниц Олд-Колони, добавив, что в последний раз видела Задиру всего несколько недель назад: – Он говорил, что его друзья умирают один за другим, что он теперь только и делает, что ходит на похороны. И только подумать…» Патриции Мюррей, двадцатидевятилетней жительнице Саути, когда-то бросившей школу не доучившись и ставшей глубоко зависимой героиновой наркоманкой, в конце 1980-х были предъявлены обвинения в проституции. «Думаете, мне нравится выходить на улицу? – сказала она. Ее тощие ноги были густо покрыты язвами. – Так вот, мне это не нравится».
Но в 1990-х впервые люди начали борьбу с наркотиками. Майкл Макдональд, тоже выросший в жилом комплексе Олд-Колони и позже написавший бестселлер – мемуары о жизни в Саути, – основал «Дежурную группу Южного Бостона». Наркотики разорвали на части его семью, двое братьев умерли, играя с огнем, который подпитывал Уайти. «В этом районе слишком много боли, которую мы раньше игнорировали, – сказал он однажды. – Если вы взглянете на это сообщество так же, как смотрите на наркоманов, то поймете – мы на той стадии, когда наркоман признает, что у него есть проблема».
Бывшие наркоманы, как, например, Лео Ралл, вышли на передовую линию новой войны Саути против наркотиков. Раньше, в середине 1980-х, когда ему было восемнадцать, он крепко подсел на ангельскую пыль и кокаин, а десятилетием позже описывал себя как «человека с миссией». Он пытался спасти жизни нового поколения детей из жилого комплекса, отыскивая в переулках ребятишек с передозировкой и отвозя их в больницу, а потом помогая советами. Ралл работал на агентство, имеющее федеральный грант, которое старалось разорвать порочный круг нищеты и наркомании в беднейших районах Саути и Роксбери (довольно ироническое сочетание, учитывая их вражду в прошлом). Во времена интеграции школьников в одной из песен Саути говорилось, что Роксбери зачумлено проблемами, каких нет в округе, которую двадцать девять тысяч ее обитателей (а в особенности местные политики) считают самым лучшим и благословенным местом для жизни.
Позднее, в 1990-х в Бостоне планировалось открыть первый государственный реабилитационный центр для лечения наркоманов исключительно подросткового и юношеского возраста. В бывшем доме приходского священника церкви Святой Моники, у транспортной развязки рядом с винным магазином Уайти, католическая благотворительная организация открыла дом временного пребывания, компромиссное заведение с дюжиной коек для мальчиков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, присланных по направлению суда Южного Бостона или центров для лечения наркоманов.
Даже если некоторые и считали, что черные и интеграция – это двойная сила, уничтожающая их округу, это было еще не все – кое-кто из их среды тоже старался изо всех сил. Саути страдал, зажатый в хватке Уайти. Это была реальность, о которой знал Бергерон, знали агенты АБН, знала полиция штата и все окрестные дилеры. Если хочешь обеспечивать наркотиками Саути, сказал позднее один из дилеров тайному агенту АБН, «ты либо платишь Уайти Балджеру, либо не работаешь, либо погибаешь».
Но тогда, в 1980-х, округа отказывалась признавать эту истину. Совсем напротив, простые горожане крепко держались мнения, что Уайти – их защитник. Более могущественный, чем любой политик, он мог управлять и охранять. Подобное мнение вызывало у них воодушевление; стремление иметь защитника никогда не было сильнее, чем после начала интеграции, когда большая часть Бостона и даже всей нации несправедливо считала Саути расистским захолустным городишком. Пусть Уайти видели редко, но его присутствие было весьма ощутимо и для многих являлось источником утешения. Он мог, к примеру, послать цветы или возместить затраты на похороны семье, потерявшей кого-то из-за наркотиков или насилия. Он знал, что делает: держался в тени, и руки его были чисты. «Наркотики и проституция могут быть образом жизни в других частях города, но в Южном Бостоне их не потерпят», – самонадеянно заявил информационный центр Южного Бостона в одной из своих новостных рассылок, хотя криминальная статистика демонстрировала, что Саути ничем не отличается от остальных районов города и купается в наркотиках. Между 1980 и 1990 годами число ежегодных наркоарестов в Саути утроилось. Число дел о наркотиках в окружном суде Южного Бостона удвоилось в период между 1985 и 1990 годами, и один бостонский полицейский детектив сказал, что, по его мнению, в Саути больше кокаина на душу населения, чем в любом другом месте Бостона. Под конец особенности округи – замкнутость на себе и глубокое недоверие к чужакам – еще сильнее играли на руку Уайти.