Черная сага

Булыга Сергей Алексеевич

— Ну что ж, бывает. В другой раз будь поосмотрительней.

Я обещал. Гуннард опять весь день молчал. А вечером, когда мы уже ложились спать, он вдруг сказал:

— А ножны у тебя чужие. В них меч не полностью скрывается.

— Нет, — сказал я, — ножны мои. А то, что меч из них торчит, так это с умыслом, чтоб знали: я долго думать не люблю.

— Возможно, — согласился Гуннард. — Пусть будет так, я ошибался. Тогда… скажи: а что на них начертано?

— Где?

— А вот это. Это же письмена. Я уже много дней на них смотрю и ничего не могу понять. Так что же на них

начертано?

— Моя судьба.

— Какая?

Я молчал.

— А! — сказал Гуннард. — Ясно. Я раньше говорил: ты непростой. Теперь я говорю: ты очень непростой…

Вдруг он замолчал, задумался, потом спросил:

— А ты бывал в Стране Гниющих Листьев? Ты видел Хальдера?

Я снова промолчал. Я знал, что нужно было лгать — лгать обязательно! но не хотел, мне было противно это делать. А Гуннард рассмеялся и сказал:

— Вот это хорошо, по-нашему! Чем лгать, лучше молчать.

— Да, — сказал я. — И вот еще: у нас не принято расспрашивать, особенно тогда, когда это касается чьей-то судьбы.

— И колдовства!

— Я так не говорил!

Гуннард зло глянул на меня… и отвернулся, и накрылся с головой, и сделал вид, что сразу же заснул. И хорошо! И я заснул.

Всю ночь мне снился мертвый Хальдер. К чему бы это, думал я…

А вот к чему: на следующий день к нам снова прилетели вороны. И я стрелял, стрелял, стрелял… А после сел, пересчитал — осталось восемь стрел. Гуннард сказал:

— Ну что ж, может, и хватит. Завтра — последний день, если, конечно, ветер не изменится.

Потом, немного помолчав, опять заговорил:

— А, говорят, у Хальдера был плащ, который ловил ветер. Потом он этот плащ сменял на разговор.

— Какой?

— А его научили хожденью по пресной воде.

— То есть по рекам?

— Да, по рекам. Отец мой говорил ему: «Хальдер, а как же теперь ветер? Ведь ты же отдал плащ!» А он сказал: «Зачем мне теперь ветер? На реках есть течение, оно и принесет меня в Ярлград». С тем и ушел. А мой отец сказал: «Он больше не вернется, ибо течение, сын мой, это не ветер. Реки вспять не текут». И Хальдер действительно… — и вдруг он замолчал, собрался с духом… и сказал: — А знаешь, почему я то и дело вспоминаю Хальдера? Ты на него очень похож — и своей статью, и своими манерами. И лук ты держишь совершенно так же, как он. Да и мечом орудуешь, как он. А посему… мне все равно, кто ты такой, откуда взялся, но если ты пойдешь со мной в Трантайденвик, то я буду приплачивать тебе триста монет в каждый поход!

Я ничего на это не ответил. Я молчал. И заклинал лишь об одном: чтобы ветер дул сильней, сильней, сильней — и не менялся.

Так оно и было. Утром они опять гребли — очень старательно. А мне дали вина, потом еще вина, чтобы я как следует согрелся, а я проверил лук и тетиву, и отпустил ее, и снова натянул, проверил стрелы, нашептал на них, а после разложил перед собой, чтобы удобней было брать, — и ждал.

На восемь стрел явилось девять воронов. Я долго целился. И тщательно как никогда. Стрелял — и всякий раз сбивал! сбивал! сбивал!.. Но все по одному, по одному, по одному. И так девятый ворон и остался в небе. Он покружил над нами, посчитал…

И улетел.

Гуннард сказал в сердцах:

— Бывает же такое!

И приказал грести изо всех сил. А мне принес копье, сказал:

— Не хочешь, не бери. И я пойму тебя.

Я молча взял копье, встал на корме и изготовился. А все они гребли, гребли, гребли! А вот уже и показался берег! А позади…

— Вепрь! — закричали все и побросали было весла…

Но Гуннард продолжал командовать:

— Р-раз! Р-раз! Вепрь далеко, а я — вот я! — и встал, и поднял меч, и замахнулся им!

И йонсы снова принялись грести. Гуннард ходил по кораблю, покрикивал, грозил мечом. А я стоял, крепко сжимал в руке копье и ждал.

А Вепрь все приближался, приближался, приближался! Он на лесного вепря не похож, он без ушей, а лапы как у выдры, клыки — вот так, огромные, а сам — как тур… Нет, что я говорю — в три раза толще и грозней! Глаза горят, из пасти — рев!

А мы гребем-гребем-гребем! Идем — прямо на скалы. И скалы — вот уже совсем! И Вепрь — вот, совсем уже! И я перехватил копье… Хрт, Макья, не оставьте! И…

Х-х-ха! Метнул! Попал! Вепрь дернулся, рванул! И…

Зацепил-таки! Корабль — на дыбы! И мы — на скалы! В воду! Тонем! А Вепрь ревет! Бьет лапами! Хватает! Рвет! Грызет! А я… А мы…

— Лузай! — кричу. — Сюда!

Плыву! Хватаюсь за скалу! Цепляюсь, лезу…

Вылез! И Гуннард вылез. И Лузай. Ну, и еще… Четырнадцать из сорока. Гуннард сказал:

— Не так уж плохо! Я в прошлый раз один лишь и ушел. А тут целых четырнадцать! Это очень большая удача!

Удача! Я молчал. Сидел на камне и смотрел на море. А море продолжало бушевать, ревел прибой — и добивал, и добивал обломки корабля. Ветер свистел и до костей меня пронизывал. А я по-прежнему смотрел. Но Вепря не увидел. И вообще… Вот я пришел сюда, а дальше что? Я что, стал ближе к Хальдеру? А если даже я его и встречу, он что, разве обязан рассказывать мне о том, что начертано на его ножнах? Или… Нет, хватит! Ярл я или не ярл?! Я резко встал, велел вставать Лузаю. Гуннард сказал:

— Эй! Да вы что? Куда? Сейчас будет костер, наловим крабов, запечем…

— Нет, — сказал я. — Нас ждут в Счастливом Фьорде.

— Э! — сказал Гуннард. — Вот ты и ошибся. Ибо теперь, чего бы ты прежде кому ни обещал, все это нужно на время отложить, потому что тебе нужно поначалу откупиться, то есть прийти в Трантайденвик, на Триед-капище, и поклониться Триединому, иначе в следующий раз он не наставит твою руку.

— Но, — сказал я, — моя рука — это моя рука. И голова моя. И ноги. И я пойду в Счастливый Фьорд.

— Что ж, поступай как знаешь, — сказал Гуннард. — Но помни: Винн суров и мстителен. А если так, то отныне за твою голову я не дам ни единой монеты. Или… Хочешь пятьсот? Семьсот! Айга, задумайся: вот мы придем в Трантайденвик и отобьем себе новый корабль, в море уйдем, покуда лед еще не стал…

Но я еще раз поблагодарил его за лестное предложение — и Гуннард меня больше не удерживал. И даже более того: я попросил, и он подробнейшим образом объяснил, как нам лучше всего добраться до нужного нам места. И мы с Лузаем двинулись вдоль берега.