Чёрная смерть. Повесть из флорентийской жизни XV века

Серия «Туппум»

– Да посидишь ли ты, наконец, спокойно, Спинетта! – с ласковой укоризной говорил мессэре [1] Лоренцо Альберти молоденькой натурщице.

Спинетта

расхохоталась. От движения её босой ноги в сандалии заколебался и упал золочёный треножник, на котором курился фимиам [2] , и горячие уголья рассыпались по каменному полу тесной мастерской.

А она вскочила и, хохоча, закрыла ему рот рукою.

– Да перестань же, Спинетта! Ты просто уличный мальчишка! Не модель, а чертёнок!

– Лоренцо… – протянула капризно натурщица, – солнце так ярко светит, птицы поют в твоём саду, а я должна задыхаться от дыма треножника и ни разу не чихнуть, пока ты пишешь с меня твою картину!

Лоренцо взглянул в окно. Перед ним была площадь Сан-Галло в багряном свете заката. В этом свете холм Монтичи казался кровавым, а стёкла на соседней колокольне блестели и переливались, как растопленное золото. Из сада в мастерскую веяло прохладой. Прощальный луч солнца ласково и печально скользнул по разбросанным в беспорядке картонам и холстам, глиняным слепкам и кускам мрамора, скользнул по мехам и потухшему горну и зажёг неприглядную комнату розовым светом.

Спинетта потянулась с ленивой грацией котёнка и жалобно протянула:

– Ах, отпусти ты меня, миленький, мне до смерти жарко!

Лоренцо кивнул головою и принялся торопливо укладывать краски и кисти.

Спинетта спускалась по лестнице, ведущей в лавку художника. В то время художник был одновременно и живописцем, и скульптором, и ювелиром, и литейщиком, и резчиком. Небольшой горн Лоренцо Альберти исправно работал, и художник расплавлял на нём бронзу, серебро и золото для разных ювелирных безделушек.

– Завтра не приходи, – сказал Лоренцо натурщице, – я буду оканчивать головной убор для маркизы Беаты Бовони. Ведь сегодня у меня пропадёт целый вечер!

Спинетта на минуту остановилась, и её голубые глаза загорелись завистью.

– Счастливый! – вздохнула она, – сегодня он будет слушать музыку на вилле Фалетти, пить чудное вино, кушанья, названий которых мне даже не выговорить, а красавицы перед ним будут танцевать, танцевать до упаду, пока…

– Кто же и вам мешает там танцевать? – раздался внезапно снизу грубый голос. – Вы посмотрите на себя в зеркало: маркиза Бовони красит себе волосы золотой краской, а у вас они сами отливают золотом!

Спинетта оглянулась и вспыхнула. В низких дверях, опершись о косяк, стоял человек в тёмно-красной ливрее с вышитым на рукаве гербом Фалетти. У него был низкий лоб, жёсткие волосы и хищный, наглый взгляд.

– А, это ты, Франческо, – сказал, спускаясь с лестницы в лавку, Лоренцо.

Спинетта, не говоря ни слова, убежала обратно в мастерскую.

– Сегодня мой господин нанял немало танцовщиц из Падуи; между ними есть даже мавританки. Он выписал из Индии слона. Для такой хорошенькой девушки, как Спинетта, в замке всегда найдётся место.

– Ты забываешь, Франческо, – крикнул гневно Лоренцо, – что Спинетта не танцовщица и не слон, которых

ты можешь приобретать для забавы своего господина. Она – моя невеста!

– Прошу прощения, мессэр, – насмешливо прозвучал голос Франческо, – я пришёл по поручению моего господина.

– Уж не послал же тебя твой господин, чтобы издеваться над хорошенькими девушками Флоренции? Ты, говорят, на это мастер, и ни один карнавал не прошёл, чтобы ты не устроил какого-нибудь бесчинства!

– Я прислан господином за головным убором для его невесты.

Лоренцо сейчас же принял деловой тон:

– Сегодня я сам скажу твоему господину об этом головном уборе. У меня не хватает золота.

Он пошёл за занавеску, чтобы переодеть свою рабочую куртку на праздничный костюм, а Франческо с разгневанным лицом вышел из мастерской.

– Уж и сломаю же я когда-нибудь шею этому негодяю Франческо! – ворчал себе под нос Лоренцо, – он привязывается к Спинетте, потому что она беззащитна. Не поджидает ли он и теперь её где-нибудь за углом?

– Спинетта! – крикнул юноша в тёмную пасть лестницы, – я провожу тебя до дому!

В отверстии, ведущем в мастерскую, показалось миловидное личико, окружённое искусно заложенными вокруг головы золотистыми косами. Это личико являлось почти на всех картинах Лоренцо то в роли древней богини, то в роли скорбной Магдалины или нежной Богоматери…

Он любил её тихой, спокойной любовью и собирался жениться, как только скопит немного денег.

Спинетта робко спустилась с лестницы и, увидев внизу разряженного жениха, пришла в восторг. Он был одет в серебристый атласный костюм; за спиною живописными складками спускался оливковый бархатный плащ; с голубого бархатного берета низко повисли белые страусовые перья, и, как капля крови, горел рубин изящной пряжки.

Спинетта вышла рука об руку с женихом и рядом с ним в своём простонародном платье казалась служанкой.

На краю города, у входа в маленький белый домишко, Лоренцо расстался со Спинеттой. Мать натурщицы вытаскивала из палисадника козу, забравшуюся бесцеремонно на единственную клумбу с пышной гвоздикой.

– Уж не насчёт ли свадьбы пришёл поговорить мессэр? – спросила она Лоренцо.

Но художник поморщился и заявил, что о свадьбе ещё успеет поговорить. Он терпеть не мог старуху. Мона [3] Фаустина поджала губы с обиженным видом; Лоренцо приходился сродни самому Фалетти, а это чего-нибудь да стоило, и старуха ужасно боялась, что он откажется от брака с её дочерью.

Лоренцо торопливо простился с женщинами и повернул назад, к холму Монтичи. Он зашёл домой, чтобы взять коня. Старый слуга ожидал его с вороным скакуном. Уздечка горела как огонь.

Через несколько минут он уже скакал по широким улицам Флоренции.

Выехав за город, художник обернулся и невольно залюбовался чудною картиной, открывшеюся перед его глазами. Подёрнутый дымкою, город сиял в последних лучах заходящего света. Купол кафедрального собора, великое произведение Брунеллески [4] , горделиво тонул в прозрачной лазури небес. Высокая колокольня Сан-Миниато казалась издали ещё стройнее и воздушнее. Слабыми очертаниями белели статуи, украшавшие площади.