Черная стая
Шрифт:
Из второй колоды Шемет вытащил трефовую даму. "Добрый знак", решил он, не сводя глаз с банкомета. Тот улыбнулся и начал метать. Когда червонная дама легла налево, улыбка стала шире. Войцех почувствовал, как по спине стекает пот, в игре с шулером его удача, на которую он так легкомысленно понадеялся, была бессильна.
– - Удвоить не желаете, герр лейтенант?
– - подмигнул егерь.
Войцех загнул угол.
И тут произошло нечто странное. Рука банкомета задрожала, трефовая дама выскользнула из рукава, упав на свою товарку.
Егерь в испуге взглянул на Шемета.
– - Дальше играть будем, господин
– - усмехнулся Войцех, взвешивая в руке тяжелый медный подсвечник.
– - Или вы решились продать мне коня?
– - Будь ты проклят, -- еле слышно пробормотал егерь, но серебро со стола сгреб, -- забирай, конь твой.
Раздобыть седло, сухари, флягу и, главное, потертую солдатскую литовку и фуражку, оказалось проще. Но главную часть своего плана Шемет все еще не продумал, вывести Витольда из госпиталя под носом у лекарей и сиделок представлялось довольно затруднительной задачей. Он дождался темноты и проскользнул в двери, надеясь, что все как-нибудь само собой образуется.
Витольд не спал, но лежал неподвижно, накрывшись с головой одеялом. Войцех легонько тронул его за плечо.
– - Это снова ты?
– - зубы у Витольда стучали, у него начался жар.
– - Оставь меня. Все равно, где помирать, тут или в Сибири.
– - Или в пути, -- прошептал Войцех, -- или в Париже. Я тебе коня привел, под госпиталем стоит. Сумеешь выбраться -- и ты свободен. Но прежде подпиши.
Он протянул Витольду бумагу с обязательством не служить против Союзных войск до конца кампании и огрызок карандаша.
Мельчинский внимательно взглянул на Шемета, глаза его блеснули в полумраке.
– - Погоди, -- тихо сказал он, -- ты мне вот что скажи. Почему?
– - Потому что считаю это правильным, -- не задумываясь, ответил Войцех, сам до этого момента ни разу не задавшийся таким вопросом.
– - Подпишешь?
– - Подпишу, -- кивнул Витольд, -- ты даже не представляешь, с какой радостью подпишу. Мне пан Тадеуш еще пять лет назад говорил, что я совершаю ошибку, связывая судьбу с Бонапартом. Я не послушал, а потом присяга держала. Теперь с чистой совестью службу оставлю. Гори он огнем, император Франции. За Березину, за Польшу, за нас с тобой, скрестивших сабли. Подпишу.
Девушка на соседней койке глухо застонала, и разговор прервался.
– - Лекаря!
– - громко закричал Войцех, узнавший тяжелый предсмертный хрип.
– - Лекаря!
Сиделка, дремавшая у входа, засуетилась, выскочила. К постели Элеоноры поспешил врач, в дверях показались сидевшие в трактире егеря, которых кто-то оповестил о надвигающейся развязке. Все внимание было обращено на умирающую девушку. Войцех и Витольд незаметно выскользнули во двор.
– - Скачи, -- Войцех помог Мельчинскому забраться в седло, -- скачи, не останавливайся. И прощай.
– - Славный ты малый, Войтусь, -- улыбнулся Витольд, пожимая протянутую на прощанье руку, -- но дурак.
Войцех молча кивнул.
– - Сестре передать что?
– - спросил Витольд, уже почти оглянувшись, через плечо.
Кровь глухо стукнула в ушах, запекла под сердцем старой раной.
– - Передай, -- хрипло ответил Войцех, -- пусть развод просит. Возьмем Париж -- женюсь.
Клаузевиц
Лесная дорога вилась среди густых зарослей орешника, с высоких деревьев
Похожая дорога вела его в Жолки. Год прошел. Всего год, целый год. Он всего-то раз вспомнил горячее дыхание на своих губах, огненный взгляд, нежное тепло рук. В ледяном аду Березины, где только случай не свел его с еще ничего не подозревающим о связующей их ниточке Витольдом Мельчинским. А теперь Линуся не шла у него из головы, ее шепот звучал в тихом шорохе листвы, ветер касался щеки тонкими пальцами, шаловливо проводил по губам, ерошил волосы, и звал, звал за собой. Нет, не покажется за поворотом белое платье, не вспыхнет радостью взгляд. Не сейчас, не теперь.
Он не вспоминал ее почти год. Но с этого дня, куда бы он ни поехал, дорога вела его в Париж, где билось в ожидании горячее, непокорное сердце.
Войцех помог Витольду бежать, поддавшись минутному порыву, не задумываясь, зачем и для чего. Все его мысли были заняты осуществлением плана, для размышлений о причинах и последствиях попросту не оставалось ни времени, ни места. Но теперь, поразмыслив, Войцех пришел к выводу, что другого выбора у него не было.
При всей неприязни к императору Франции, Шемет вынужден был признать, что лучших законов, чем Гражданский кодекс, пока нет во всей Европе. В особенности это касалось развода, который во Франции можно было получить всего лишь по взаимному согласию супругов. Эта статья настолько шла вразрез с буржуазной добропорядочностью, проникшей даже в головы прежде свободомыслящей аристократии, что можно было не сомневаться в ее отмене после победы над Бонапартом. Кто его знает, сколько еще проживет Жолкевский, несмотря на преклонные годы? Да и смерти ему Войцех не желал, по рассказам Витольда он за глаза проникся к старому бунтовщику уважением. Так что Линусе стоило поторопиться с разводом, тогда и со свадьбой можно будет не тянуть.
К тому же Войцех не настолько был уверен в себе, чтобы требовать вечной любви к затерявшемуся на дорогах войны случайному возлюбленному. Одно дело -- ждать того, кто дал слово придти, и совсем другое -- мечтать о несбыточном счастье с призраком прошлого. Нет, что ни говори, а все обернулось к лучшему. Если, конечно, его не расстреляют за такое неслыханное самоуправство.
Последняя мысль только теперь пришла в голову Шемету и разом сдернула золотистый флер с его настроения. Ждать, пока за ним явятся, он не намеревался. Ни здравый смысл, ни честь не позволяли трусливо прятаться, в надежде, что буря пройдет стороной. Надо было идти к фон Лютцову и в полной мере принимать последствия своего поступка.
– - Ты что такой мрачный?
– - спросил Дитрих, подъезжая к командиру.
– - Мы что-то упустили?
– - Да нет, -- вздохнул Войцех, -- все прошло, как по маслу. Французы сюда носа не кажут, можно считать, что прогулялись. Веди эскадрон в лагерь, отдыхайте.
– - А ты?
– - удивленно глянул фон Таузиг.
– - Ночь же не спал. И опять куда-то собрался? Местные фрау так хороши?
– - К подполковнику я собрался, -- понуро ответил Шемет, -- с повинной. Я ночью генерала Мельчинского отпустил.