Черная заря

Коротких Владимир Александрович

— Ага, хохлюра! — Шестак замахал черпаком. — Белорусы всегда рядом были, никуда тикать в самостийность не собиралися! А то туда же, «наш батько Махно за неньку, ридну, самости-и-ийну Украину стоял. Ему фигуру на могиле зробить треба!» — Шестак смеялся и передразнивал Горчака.

— Ладно, военные, тормозите! — вмешался Андрей. — А то, пока вы места в парадной ложе делить будете, жратва остынет. Мамаджонов раздавать будет. Давай, Джин! Ты у нас снайпер, глазомер у тебя хороший, так что всем поровну.

Шестак протянул черпак Мамаджонову.

Когда

бойцы, умолотив все содержимое котелков, попивали чаек из верблюжьей колючки, Шестак заговорщицки посмотрел на Андрея и тихо спросил:

— Ну что, пора?

— Давай, — кивнул Андрей и, поднявшись, с серьезным выражением лица обратился к Горчаку: — Рядовой Горчак, встать!

Горчак, отставив кружку с недопитым чаем, вскочил с места и вытянулся по стойке «смирно», недоумевая от излишней официальности.

— Кругом! — скомандовал Горчаку Андрей. — Стоять так, пока не скажу!

Горчак стоял, отвернувшись в сторону окопов, а Шестак быстро прошел в блиндаж за гармонью. Андрей приложил указательный палец к губам, давая знак остальным бойцам соблюдать молчание.

Шестак быстро вернулся с гармошкой в руках. Гармошка и правда была красивая, отделанная красным пластиком с белым орнаментом на уголках. Она блестела и переливалась своей новизной. Бойцы с восхищением смотрели на нее, пересиливая себя, чтобы не закричать, а Горчак продолжал стоять, соображая, чего ожидать.

Стоя позади него, Андрей спросил:

— А ну-ка, скажи нам, рядовой Горчак, чего ты в данной сложившейся жизненной обстановке больше всего желаешь?

Горчак спокойно ответил:

— Да не знаю, дембеля, може? Чи шо?

— Нет, дембель — это не по нашей части. Ты подумай, подумай. Какая у тебя, может, менее грандиозная мечта есть?

Бойцы зашикали на него:

— Думай, думай…

Горчак, чувствуя некоторую необычность момента, протянул:

— Ну-у-у, черпачка мени зараз лишили, чого ж мени теперь ждать-то?

Рябов, вытягивая из пачки сигарету, подсказал:

— Горчак, вторая после дембеля грандиозная мечта любого серьезного человека — бабенка. За каким тебе тот черпак? Ты че, ненормальный?

Андрей посмотрел на Шестака:

— А ну, намекни.

Шестак, медленно растягивая мехи гармони, нажал на одну кнопочку. Гармонь издала мелодичный протяжный высокий звук.

Горчак вздрогнул, не дожидаясь команды, быстро повернулся и присел на лавку. Его лицо выражало даже не восторг, а легкую контузию. Шестак нажал всеми пальцами на кнопки и стал растягивать мехи. Гармонь издала многозвучное рычание.

Горчак медленно протянул к гармони руки и тихо сказал:

— Ой, братко, не мучай детинку, дай ее мени, вид тебе она дуже стонае.

Шестак передал ему гармонь. Горчак сомкнул меха, поставил ее на колени, ласково обнял ее, прислонился к ней щекой и молчал. Потом он поднял голову, обвел взглядом сидящих:

— Ой, хлопцы, родные мои, не отдышусь. Ой, хлопцы. — Он с шумом выдохнул, поглаживая гармошку своими мощными ладонями.

Андрей молчал, как

и все остальные, растроганный этой картиной.

— Откуда ж она? — Горчак качал головой.

— Это тебе подарок от нас всех, — сказал Андрей.

— Из Союза специально для тебя заказали, — добавил Шестак.

— Извини, Микола. — Рябов выдал скупую улыбку. — Я не знал, что у тебя сразу после дембеля гармонь идет.

— Ничого, ничого, Рома. У кого гармошечка, у того и девки. Я тебе тоже играть научу. До тебе девки аж с моря добегуть, и ехаты не треба. Чого зря тратиться? Командировка, поди, не каждый день? — Горчак встал, набросил на плечо ремень гармошки.

Андрей, памятуя о шутке Шестака, внимательно смотрел на его большущие, толстые, как огурцы, пальцы и ждал момента, когда Горчак начнет нажимать ими на кнопки. Его ладони с каждой стороны скрывали почти по полгармони.

Горчак ловко пробежал пальцами по кнопкам вниз, вверх:

— Ой, хлопци, строй-то какой! Як медом по кишкам! — Он набрал полные легкие воздуха и объявил: — Для усих моих самих дорогих друзей! Дембельская!

Плавно, как волну, слегка книзу он потянул мехи и, снова пробежав по кнопкам, счастливо улыбаясь, заиграл марш «Прощание славянки». Он играл, покачиваясь в такт мелодии и притопывая носком сапога. Играл настолько хорошо, что можно было подумать, что это звучит не двухрядная гармошечка, а на худой конец баян. Бойцы, пораженные мастерством Горчака, слушали его игру, раскрасневшись от восхищения и уважения к нему, как человеку, обладающему каким-то немыслимым даром. И казалось им в ту минуту, что не только они, но и весь мир слушает эту мелодию священного для них марша. И у всех людей на земле так же, как у них, замирают сердца. И что, в конце концов, может быть лучше на земле, чем этот марш, дружба и дембель?

Горчак, не останавливаясь, играл марш уже по второму разу, продлевая всем удовольствие. Его пальцы на удивление резво бегали по кнопкам, безошибочно находя нужную, как почтальоны почтовые ящики.

Заканчивая, он дал последний аккорд и присел на лавку.

Бойцы завороженно молчали. Первым пришел в себя Ложкин:

— Микола! Ты гений! Это же невозможно как! Как ты своими колотухами такие звуки выделываешь? Сам научился?

Довольный Горчак, не переставая улыбаться, польщенный достойной оценкой своего таланта, отвечал:

— Не-е-е, не сам. Завклуб учил. Он образование музыкальное имеет. Правда, когда я до него в кружок прийшов, шоб на гармони учиться, то вин тоже подывился на мои толкушки. — Горчак поднял здоровенный кулачище. — И засомневався, може, я гармошку с гирею попутал? Но у мене, як вин потим казал, слух в идеале, а техника прийде. Ось вона и прийшла. Три рока займавси с ним. Мы с ним и по свадьбам, и по именинам, и на другие весилья ходили. В две гармони, с раскладами, як сробимо — народ с экстазу валится! Мы ж все, шо треба, могли наиграть, и старое, и современное. Нас по всему району звали. Опьять же, заработок який не який, а имеется.