Черная заря
Шрифт:
Он замолк и на мгновенье опустил глаза, стараясь сдержать подступивший к горлу комок. Быстро уняв волнение, он снова посмотрел на солдат. В строю стояли именно пацаны и молча смотрели на него, сочувствуя и сопереживая их общую беду. Смотрели на него, как на человека более опытного, которому они доверяли командовать собой, а значит, и распоряжаться их жизнями, понимая его нелегкое бремя.
— Теперь вы возвращаетесь на позиции для несения службы по охране дороги в прежнем штатном режиме. У нас нет сейчас возможности на полноценный отдых. Это наша служба, для исполнения которой мы с вами принимали присягу. Булавин, командуй своим!
Второе отделение, погрузившись в БТР, отправилось на свою позицию.
Подошел Шестак,
— Извините, товарищ старший лейтенант, за мою дурацкую обиду, что к духам не взяли. Я тогда подумал, что ж, я теперь постоянно позицию охранять буду, что ли, как завхоз? Обидно сделалось.
— Ладно, пустяк, брось, — ответил Андрей. — Подумай лучше, как нам сегодня личному составу дать передохнуть. Народ на нервах.
— Придумаем, — махнул рукой Шестак. — Смену на пару человек сократим. Ночь между всеми пополам поделим. Там ужин дожидается, поесть надо.
— Ты бойцов накорми, а я потом. — Андрей закурил.
Шестак ушел, но скоро вернулся.
— Все отказались. Так ноги протянут от тоски. Нельзя так, товарищ старший лейтенант. У каждого своя судьбинушка. Что тут поделаешь?
Андрей не ответил. Он продолжал курить, глядя на дорогу. Потом, затушив сигарету, задумчиво произнес:
— Да какая там судьба? Обстоятельства так сложились.
— Нет, — покачал головой Шестак, снова присаживаясь рядом. — Я думал вот, думал, точно есть судьба.
— И что надумал?
— Я думаю, что судьба, как мозаика. Помните, в детстве собирали из разноцветных пластмассовых квадратиков? Те квадратики надо было уложить в размерах дощечки, с рамочкой по краям.
— Помню, собирали, и что?
— Ну, вот и получается. — Шестак закурил и поднял голову к небу, глядя на первые, проявляющиеся на еще светлом небосклоне, звезды. — Каждого из нас перед рождением подводят к двум горкам. В одной дощечки для укладки мозаики, а в другой мешочки с квадратиками. Вот и выбирай свою судьбу сам — бери дощечку и тяни мешочек. Мы все и вытянули. Но редко бывает, чтобы количество квадратиков совпало с площадью дощечки. Одному не хватило квадратиков на всю доску — мается человек, живет пустой жизнью, пьет, сам в петлю лезет, смерти просит. Другому с избытком квадратиков досталось, а класть уже некуда — вот, значит, и пора, молодец, все выполнил, отдыхай, ожидай, когда снова к горкам позовут. После смерти его квадратики не пропадают, а тем бедолагам могут достаться, но только если они сами захотят взять их. Начнут стремиться к жизни, тогда боженька, может, им и досыплет. Вот такая моя теория. Значит, кто из ребяток наших погиб, нам, когда жизнь пустой покажется, свои квадратики и перебросит, только захотеть надо сильно.
Шестак бросил сигарету и придавил ее носком сапога.
— Я окончательно в судьбу еще в прошлом году поверил, — снова заговорил он. — Лежим, значит, мы в середине февраля в жидкой грязюке, одни головы торчат. Связист с катушкой кабеля и мы трое. Послали нас с ним связь восстанавливать. Духи кабель перерезали и засаду в этом месте устроили. Долго лежим, отстреливаемся. Туман, дождь. Руки и ноги уже сводит, а деться некуда, хоронимся в колее, где техника ходила. Ползаем, как опарыши. Наши далеко, да и стрельба везде идет, кто про нас вспомнит? По моим расчетам, нам уже оставалось недолго ползать. Патроны скоро кончатся. Счас, думаю, к ним подмога подойдет, и привет родне. Гранату под брюхом на всякий случай пристроил, чтоб из этой ситуации, в случае чего, без лишних задержек катапультироваться. Чувствую, доска-то моя кончается, а квадратиков еще как грязи — полные штаны. В общем, в башке моей уже сами собой стали заветы к потомкам складываться. Жаль, записать никакой возможности не было, такая речь получилась бы! — Шестак засмеялся и продолжил: — Лежу и думаю, вот еще и туман, хотя бы небо синее напоследок увидать. И тут на тебе! Из тумана в нашу сторону два
— Ну и что, по-твоему?
— Судьба, но не ихняя, а наша.
Шестак вдруг резко поднялся, вытащил шомпол из-под ствола автомата, сделал шаг в сторону и поднял шомполом с земли небольшую желто-коричневую змею. Потом, ловко ухватив ее пальцами за хвост, поднял на вытянутой руке.
— Вот, смотрите, товарищ старший лейтенант, змейка. Ползает себе, ползает и тоже свои квадратики змеиные складывает. Вот если бы она внезапно подползла, я, может, с испугу ее автоматом и огрел бы. Хотя, если не задеть ее, она сама не тронет. Но с испугу точно треснул бы. Но ведь я ее увидел вовремя, а потому и не треснул. Что-то ведь заставило меня именно в этот момент в ее сторону повернуться, хотя я и не собирался. Значит, судьба ее змеиная. Живи, змейка, только ползай подальше. — Он отошел на несколько шагов и отбросил змею.
— Ну-у, парень, — покачал головой Андрей. — Тебе с такими способностями точно в геологи не надо. Тебе судьба на замполита учиться, чтоб солдат воспитывать, а то сожрут тебя комары в тайге, и пропадет твой талант. А теперь иди и гони бойцов на ужин. Скажи, я через силу жрать приказал.
Шестак спрыгнул в окоп и заорал:
— Строиться с котелками! Жрать будем!
Андрей смотрел ему вслед и думал, откуда в этом пареньке такая внутренняя целостность и природная мудрость, проявляющаяся пока еще по-юношески неопытно, но удивительным образом располагающая к себе мощным внутренним притяжением. Поговорили немного, а на душе вроде бы и легче стало.
Он поднял с земли камень и далеко зашвырнул его, как бы пытаясь вместе с ним отбросить свои гнетущие мысли, и тоже спрыгнул в окоп. Под навесом сидели бойцы и ели кашу из котелков. Андрей присоединился к ним. Ели молча, глядя каждый в свой котелок. Опустошив котелок, Горчак произнес:
— От, батьку Шестак, не дав вид голоду нам передохнути. Усих уговорил душевно.
Бойцы закончили есть и молча сидели.
Андрей поставил котелок на ящик, зашел в блиндаж, взял сменную одежду и направился к бочке с водой. Он зачерпнул из бочки два ведра воды, стянул с себя задубевшую от засохшей крови форму, затолкал ее в ведра и сел рядом. Мысли беспорядочно сплетались в голове, превратившись в один общий гнет, до боли стиснувший его сознание. Он сидел, отрешенно глядя в сумерки, не торопясь покидать это место, где в наступившей темноте мог не стесняться проявления охватившей его неуставной слабости.
От блиндажа послышалось негромкое пение бойцов:
— Ой, да не вечер, да не вечер. Мне малым-мало спалось…
Грустная песня, как талая вода в разлив, заполонила тихую ночь.
На следующий день Андрей отозвал в сторону Шестака и протянул ему деньги:
— Держи, как колонна на Союз пойдет, закажи для Горчака гармошку. Пусть ему сюрприз от нас будет. Только чтоб хорошую привезли и с чехлом.
Шестак потряс кулаком.
— Ну, уважили, товарищ старший лейтенант! Микола помрет от счастья! Да я и сам чуток на гармошке балуюсь! Вот спасибо!
— Не за что. Я сейчас на перешеек смотаюсь, посмотрю, как там наши дежурят, а оттуда сразу к Барсегяну. Скажи водиле, пусть БТР выгоняет.
Вскоре БТР въехал на тот же холм, с которого они удерживали перешеек. Навстречу из двух уже стоявших на холме бэтээров вышли бойцы. Обстановка была спокойной.
Андрей понаблюдал в бинокль за кишлаком. Не обнаружив в нем никакого подозрительного движения, он опустил бинокль и просто смотрел то на горы, то на кишлак, обдумывая события последних дней.