Чёрная жемчужина Аира
Шрифт:
И Эдгар чувствовал почти физическую боль от этой безвыходности и невозможности всего этого. Мысль о том, что она уедет, что выйдет за ворота, и он никогда её больше не увидит, что она станет чьей-то женой, хоть вот этого щенка Фрессона, или сядет на пароход в Старый Свет — эта мысль сводила его с ума и была просто невыносимой. Но не может же он держать её здесь пленницей?
В этот момент он, кажется, понимал даже Мориса Жерома и его поступок, и не понимал только одного — что за одержимость окружает Летицию? И мысль о том, что у этой одержимости есть какие-то иные корни, нежели просто красота этой женщины, впервые закралась ему в душу. Он вспомнил аукцион и странное
Он снова вспомнил Марию Лафайетт, танец на кладбище и тот ром, которым она поила его… и Летицию, танцующую среди огней. Может быть, дело именно в этом? В этом колдовстве? В том ритуале на кладбище и в том поцелуе, с которого всё началось? Иначе как объяснить, что он — рациональный взрослый мужчина, который не верит в демонов и духов болот, — видит их по ночам и гоняется за ними с ружьём? И что он, так сильно любивший свою жену, безумно увлечён другой женщиной, увлечён с первого взгляда и настолько сильно, что почти готов к тому, чтобы поступить как мсье Жером — упрятать ото всех и сделать её своей.
Может, Мария Лафайетт опоила его чем-то? Есть же бурунданга и чёрная пыль, а у жрецов с острова Аир есть ещё и не такие зелья. Может, в этом всё дело? И если это так, то ему нужно избавиться от этого наваждения, отпустить Летицию и вернуть себя, пока он окончательно всех не погубил.
Но что делать с тем, что всё в нём восстаёт против этого? При мысли, что с ней придётся расстаться ему больно так, что кажется, лопнет сердце. Она — его яд, она течёт у него по венам, она — его чёрная пыль, его ром, его безумие, и у него нет силы воли, чтобы отказаться от неё. Как не было силы воли у Гаспара, и у его отца…
Он допил остатки кофе и в сердцах швырнул чашку в мраморный камин.
Будь оно всё проклято!
Он поднялся к себе, достал из тайника кольцо, которое забрал из банка, и направился к Эветт. Сегодня с утра они с матерью уже поругались. Мадам Дюран была просто вне себя от ярости из-за пребывания Летиции в доме, и раньше Эдгар её такой не видел.
— Зачем ты привёл сюда эту дрянь? Сдай её полиции! — Эветт размахивала руками, стоя посреди комнаты. — Она ведь воровка! Чёрное отродье! Все они дети этой дряни, и в них ядовитая кровь!
Она кричала и никак не могла успокоиться, и именно эта ярость, направленная на его «гостью», натолкнула Эдгара на догадку.
— Что это за кольцо, ты знаешь? — он бросил его на стол, и оно гулко стукнуло, закачалось, поблёскивая камнем, словно подмигивая.
— Откуда оно у тебя? — спросила Эветт удивлённо.
— Оно принадлежало отцу и хранилось в банке. Оттуда я его и забрал. Так чьё оно? Вижу, тебе знакома эта вещь, — спросил Эдгар, не сводя глаз с матери. — Ты поэтому так разъярилась? Это кольцо Эмили Бернар? Не смотри так удивленно, я знаю эту историю…
— Ты не понимаешь, сынок, — Эветт вздёрнула подбородок, глядя Эдгару в глаза, — твой отец… мы были помолвлены… Скоро свадьба… Приглашены все семьи соседей, заказаны платья, украшения, беседка построена… из Альбервилля должны были прибыть гости… И когда до
Эдгар прищурился, взял со стола кольцо и спросил негромко:
— Ты была счастлива с ним хоть немного?
— Брак, сынок, это не одно только счастье! — произнесла Эветт, одёргивая лиф платья и расправляя юбку. — Это и дом, и общество вокруг, это приличия, и обязательства. И у тебя есть обязательства, если ты не забыл. Ты уже один раз опозорил себя ради этой женщины! А она оказалась воровкой, мошенницей и женой казнокрада! Ты должен понимать, что даже её тень в этом доме равна нашему самоубийству. У тебя есть невеста, и ты не можешь снова её бросить! Выставь эту дрянь из дому, сдай её полиции, пока всё не закончилось плохо!
Эветт хотела сказать что-то ещё, но Эдгар зажал кольцо в руке, развернулся и вышел.
— Или я сделаю это сама! — донеслось ему вслед.
Эдгар ждал, пока приведут Лунэт и Нила, и всё думал над этой мозаикой, часть которой он уже сложил. Единственное, что для него пока оставалось неразгаданным — это роль Летиции во всей этой истории. С одной стороны, рассказ Шарля наполовину подтверждал догадку о том, что она жертва обстоятельств и нечистых на руку родственников, но с другой стороны…
С другой стороны, выходило так, что она всё-таки связана с Марией Лафайетт и отцом Джоэлем и всем этим планом по похищению жемчужины. И если это всё было сделано не в пользу Бернаров, то тогда для кого? И как иначе объяснить её танец на кладбище и Ту-что-приходит-по-ночам?
Нил и Лунэт вошли в гостиную испуганные, покорные и готовые к наказанию. Старая ньора хотела уже как вчера упасть на колени, но Эдгар остановил её жестом и велел им сесть на стулья у стены. Они сели осторожно. Сложили руки на коленях и втянули голову в плечи, словно ожидая удара кнутом. Эдгар встал и прошёлся вдоль окон, разглядывая двор, заваленный ветками и листьями — последствиями вчерашней стихии.
— Если вы сейчас расскажете мне всю правду и ничего не утаите, то я не стану вас наказывать, — произнёс он, заложив руки за спину, — главное — не врите мне. Итак, кто из вас придумал украсть жемчужину?
— Я, массэ Дюран, — с готовностью ответила Лунэт, — я это сделала, прости меня неразумную! И не знала-то я, что это такое! Что это жемчужина. Но как только начали вы расспрашивать у меня про даппи, я так сразу и поняла, что дело плохо — проклятая ведьма теперь и к вам подобралась! И я послала весточку с Дженго — нашим закупщиком, что ездил в Альбервилль. Послала Нилу, чтобы он сходил к нашей ман-бо да испросил у неё, что нам делать-то теперь? Как защитить вас от этой напасти! Я ведь говорила вам сходить к ней, да знала же, что вы не послушаете старую Лунэт!