Черная жемчужина императора

Солнцева Наталья

Сыщик не стал проверять содержимое ее сумочки, потому что понял бесполезность этого действия.

***

Смирнов исходил из того, что Дракона не существует, что кто-то намеренно пытается внедрить этот призрачный образ в действительность окружающих людей, в первую очередь, как он полагал, - в сознание Лики. Какую цель преследовал неизвестный злоумышленник? Запугать Лику? Довести ее до психического срыва? Если бы преступник собирался убить молодую женщину, он бы давно

это сделал, - еще на таежном хуторе или в Ушуме. Однако он позволил ей приехать в Москву, поселиться в заранее приготовленной отчимом квартире…

Ева же принимала Дракона как реальное существои не усматривала в его поведении странностей. Только непонимание мешает рассчитать, предвосхитить его следующий шаг, опередить. Знать бы, где его тропа, - можно было бы устроить ловушку.

Пока сыщик ездил по городу от одного свидетеля к другому, Ева созвонилась и встретилась с родителями Альбины Эрман. Они оказались милыми, интеллигентными людьми, охотно отвечали на все вопросы и произвели самое благоприятное впечатление.

Ева представилась помощницей детектива, которому Лика поручила розыск ее родного отца. У Эрманов не возникло сомнений.

Многие семьи в годы советской власти открещивались и просто боялись поддерживать связи с «неблагонадежными» родственниками, и Эрманы не были исключением. Сводная сестра - не родная, и дедушка Альбины не переписывался, не встречался с ней и почти не вспоминал ее. Эрманы даже не знали о пожаре и ее смерти в Благовещенске.

–  Благовещенск!
– воскликнула Ядвига Филипповна.
– Такая даль! Однажды мне предложили командировку туда… на конференцию по кардиологии: обмен опытом между восточной и западной медициной. Но папа строго-настрого запретил ехать. Дочка, - сказал он, - нам не нужны неприятности. Вдруг тебе захочется навестить несчастную Лизоньку?! Это может возыметь самые ужасные последствия.

–  Почему он назвал ее «несчастной»?
– спросила Ева.

Докторша поджала губы.

–  Не знаю. Наверное, из-за всех этих перипетий, связанных с эмиграцией, с расстрелом, с лагерями. Честно говоря, мы с мужем старались не вникать в семейное прошлое. Елизавета не подавала о себе никаких вестей, мы, естественно, тоже.

Профессор Эрман все время молчал, изредка вставляя короткие фразы. Оба понятия не имели ни о дочери «несчастной Лизоньки» Екатерине, ни о ее внучке Анжелике, пока последняя не появилась в Москве и не позвонила им.

–  В сущности, мы поверили ей на слово, - признался профессор.

–  А такой человек, как Аркадий Николаевич Селезнев, вам знаком?

Они подумали, покачали головами. Их лица, жесты и мимика, образ мыслей приобрели сходство, как у людей, которые долгое время живут вместе.

–  Нет… возможно, кто-то из пациентов, но мы не помним.

–  Может быть, вы знаете Александра Шершина?
– на всякий случай спросила Ева.

Эрманы с сожалением развели руками - одинаково и почти одновременно. Ни о каком Шершине они даже не слыхали. Опять предположили, что мог быть такой среди студентов или больных, но разве упомнишь?

Вопрос о Красновской вызвал ту же реакцию.

«Неужели

я пришла сюда напрасно?» - тоскливо подумала Ева.

–  Жаль, - удрученно сказала она.
– Значит, нет никого, кто мог бы хоть что-нибудь вспомнить о Елизавете из Благовещенска и ее дочери, об отце Лики?

Эрманы расстроились. Как все интеллигентные люди и потомственные врачи, они считали своим долгом принимать близко к сердцу проблемы окружающих. Кроме того, они прониклись к Еве искренней симпатией.

–  Постойте-ка… - спохватилась вдруг профессорша.
– Кажется, папе пару раз присылала открытки подруга его сестры. У меня совершенно из головы вылетело!

–  Какие открытки?
– оживилась Ева.

–  Поздравительные, разумеется. Но папа, скрепя сердце, ей не ответил, и открытки перестали приходить.

–  Мой покойный тесть был чрезвычайно осторожен и щепетилен во всем, что касалось семейного благополучия, - важно произнес профессор.
– Он не мог поставить нас под удар.

Ева заволновалась. Не дай бог, «осторожный тесть», во избежание каких-то воображаемых неприятностей, выбросил драгоценные открытки!

–  Где они?
– замирая от страха, что патологическая забота Эрманов о собственной безопасности уничтожила все следы неугодной родни, спросила она.

–  Должно быть, среди папиных бумаг, - нерешительно произнесла Ядвига Филипповна.
– Если он их не выбросил. Пойду, взгляну.

Архив покойного хранился в лакированном ящичке с деревянной ручкой и старинными накладными замками, тронутыми ржавчиной.

–  В таких ящичках некоторые земские доктора носили свои инструменты, - объяснил профессор.
– Это реликвия. Жена складывает туда старинные безделушки, которые дороги ее сердцу, семейную переписку и фотографии.

–  После смерти папы я ничего не стала перебирать, - со слезами на глазах вымолвила она.
– Не смогла. У меня и теперь руки дрожат.

Среди содержимого заветного ящичка было много разных писем и открыток, подписанных женщинами. Сверяя даты на штемпелях и фамилии, профессорша отобрала две с поблекшими видами на заснеженный Кремль.

–  Вот, кажется!
– обрадовалась Ядвига Филипповна.
– Давние поздравления с Новым годом и Рождеством. Тогда было не принято отмечать Рождество… Как все в жизни меняется! Здесь есть обратный адрес, фамилия и инициалы.

–  Вряд ли женщина еще жива, - профессор охладил энтузиазм Евы, с которым та потянулась к открыткам.
– Больше четверти века пролетело.

Эрманы позволили Еве взять открытки себе.

–  Если они вам помогут, мы будем счастливы, - сказали они, прощаясь.
– Вы звоните, приходите, когда понадобится.

Ева благодарила, улыбалась. Она с чувством глубокого удовлетворения спрятала открытки в сумочку. И подумала: «Про скандал в «Элегии» Альбина, похоже, родителям не рассказала… как и о его трагическом продолжении».

Глава 23

Эксперт, зевая, давал Смирнову пояснения: