Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)
Шрифт:
— Такое убийство не убийство, — прерывая чтение, говорит с волнением Сережа. — Такое убийство — подвиг самоотвержения. Ведь крестьяне знали, что их ждет!
Но дальше. Крестьяне отданы под суд. Им грозит казнь или вечная каторга. Но вдова-асессорша, оказывается, совсем не желает мстить за смерть мужа и троих сыновей. Она просит председателя уголовной палаты избавить крестьян от наказания, обещая, что накажет их сама, и даже предлагает ему взятку. Что движет ею? Человеколюбие? О нет — корыстолюбие: она боится потерпеть убыток, если сразу лишится такого множества крестьян.
— Да, крестьянин все
Сережа закрывает медленно книгу и долго не может опомниться, как человек, только что вышедший из душной тюрьмы. Он глядит как на что-то новое для себя на все кругом: на поле, освещенное розовыми лучами заката, на дубовую рощу вдалеке, на синеющие излучины реки.
«Правда, — думает он, — в нашем краю не слыхать о подобных злодействах, у нас на Украине еще не угасли предания вольности. Но язва рабства проникает и сюда…»
И он припомнил деревню помещика Щербака, которую им с Матвеем приходилось проезжать по пути в Обуховку, покосившиеся хаты с трещинами на стенах, гнилая солома на крышах… Все бедно, серо. Даже в праздник не увидишь ни нарядной свитки на парне, ни яркой плахты на девушке.
— Было у нас богато всего: и жита и пшеницы, — рассказывал им крепостной Щербака, старик пасечник, у которого они обыкновенно останавливались попоить лошадей. — А теперь — дывысь только! Пан Василь, пан Апостол — то все добри паны. А наш — не дай боже никому такого пана! На пашню всех посадил — почитай всю неделю на него работай. И за всякую дрянь гроши требует. Шматину глины щель замазать — давай гроши: моя, говорит, земля — стало, моя и глина. Солому на крыше заминыты — опять гроши. Даже и лелеки [12] улетели, ни одного нет на клунях [13] : не хочут на гнилой соломе гнездо деточкам строить. И мужики бегут каждый год. Погоди, и все разбегутся. Никому не дай боже такого пана!..
12
Лелеки — аисты.
13
Клуня — амбар.
В августе, незадолго до дня рождения Сони, приехал в Обуховку Гаврила Романович Державин с женой, Дарьей Алексеевной.
Дарья Алексеевна — сестра жены Капниста. Державин в стихах зовет ее «Миленой». На вид Милена суровая и величавая светская красавица. Но в домашней жизни она проста и деловита: штопает и стирает чулки своего мужа и хлопочет вместе со своей сестрой по хозяйству. Дети Капниста любят ее и зовут тетей Дашей.
Державин в восхищении от Обуховки.
— Здесь все дышит поэтическим вдохновением, — говорит он то и дело.
Он проказит, как мальчик: припевает, присвистывает, передразнивает птиц, которыми наполнен обуховский дом. Жена Капниста питает к ним страсть.
После обеда он гуляет по саду, подхватив двух соседок — брюнетку и блондинку. Наклоняясь то к одной, то к другой, он говорит брюнетке, что ничего нет слаще поцелуя смуглянки, а потом, устремляя черный глаз на блондинку, рассказывает ей, как он полюбил
Дарья Алексеевна, которая возится в это время на террасе с вареньем, говорит с упреком:
— Да полно тебе, Ганя, конфузить-то девушек!
На что Державин плутовато усмехается:
— Ничего, у девушек уши золотом завешены!
Утром торжественного дня на террасе, увитой гирляндами, готовится кофе. Выходит Соня, сияющая от радости, но немного сконфуженная тем, что она является виновницей торжества. Ее приветствуют, обнимают, целуют.
Когда она садится, сзади подкрадывается отец и кладет ей на голову венок из васильков. Он сам, нарочно встав пораньше, собирал эти васильки и сам сплел венок. Старый Капнист плетет венки не хуже любой девушки.
Соня растрогана и бросается целовать отца. Она хочет снять венок, но все кричат, чтобы она оставила его на голове. Соня пьет кофе, увенчанная васильками.
— Милая малороссияночка! — любуется на нее тетя Даша.
Monsieur Асселен, припомаженный старичок с румяными щечками, является с извинениями. Он всю ночь страдал астмой и не успел приготовить сюрприз.
— Сегодняшни ночь я совсем задохнульси, — объясняет он, хитро улыбаясь и потирая пухленькие ручки.
Соня не верит.
— Вы, наверное, что-нибудь задумали, — говорит она. — Признайтесь, monsieur Асселен.
— А я знаю, — внезапно заявляет Алеша.
Monsieur Асселен делает страшные глаза.
— Ничего ви не знайт! — говорит он в испуге.
К обеду приезжают Муравьевы-Апостолы и сенатор Трощинский, сосед Капнистов, старый екатерининский вельможа высокий старик со стриженой головой и большими совиными глазами.
Державин с Трощинским не в ладах. Он выходит к столу в коричневом фраке со звездой и в пудреном парике, из-под которого высовываются на висках хвостики собственных седых волос; держится важно, как подобает сенатору. Молодежь с интересом наблюдает встречу двух сановников. Никто из них не соглашается сесть первым. Они раскланиваются с напыщенным видом старых придворных и величают друг друга «вашим высокопревосходительством».
Державин сидит насупившись и сердито смотрит в тарелку. Трощинский церемонно осведомляется у Ивана Матвеевича о здоровье его двоюродного брата, старика Апостола, который живет в своей деревне Хомутец, по соседству с Бакумовкой.
— Благодарение богу, он чувствует себя хорошо, — так же церемонно отвечает Иван Матвеевич.
Соня ищет глазами monsieur Асселена: она все еще ждет от него сюрприза. Но monsieur Асселен куда-то исчез. Алеша тоже куда-то девался.
Трощинский рассказывает о дерзком поведении французского посла Коленкура.
— Его величество, — говорит он, — охладел к Бонапарту.
Иван Матвеевич спрашивает Державина о его последних сочинениях.
— Сижу над трагедией, — сумрачно отвечает Державин, — правлю, мараю. Все мои оды — все это так, безделки, для потомства значения не имеет. Трагедиями добуду себе бессмертие.
И он строго взглядывает на Трощинского.
Перед сладким Алеша тихонько крадется на свое место. Он чем-то очень доволен: искоса поглядывает на Соню и еле удерживается от смеха. Мать укоризненно качает ему головой.