Черно-серый
Шрифт:
Не для кого не будет сюрпризом, если заявить, что в театре цыганской песни работали не одни лишь цыгане. Более того, Нилу до них, как минимум внешне, безумно далеко. Красить белокурые волосы не пришлось, лишь тембр с подачей голоса оставляли вопросы. Менять еще и это ему вовсе не желалось, хотя не так размашисто исполнял, не распевал так, как принято в жанре. До театральных сцен далеко, а свойской манере в опере пока все рады. Главное, чтоб красиво звучало, а имя Собакина уже кой кого приводит на выступления.
Работать пришлось реже, выступать тоже. Не мог уж быть сам себе начальником, а этим нельзя довольствоваться. Надолго Нил не планировал задерживаться в театре, посему особо не старался, начальство слушал краем уха. Лишился,
Сколько б не учудил за свой короткий срок Собакин, волком в овечьей шкуре не хотел являться. Говорил зачастую прямо, если принижал кого – сильно. Так говорили о нем крутящиеся в сфере музыки, многие очно-заочно были знакомы, знали нрав, потому старались не общаться с ним. Однако и те, кому на душу приключений мало, находились. Одним из таких был Юра, невысокий, но статный парень. Ему было ближе к тридцати, но выглядел, словно только переступил порог пятнадцатилетия. Резонно было бы предположить, что вел себя он так же. Скажем, первым знакомцем Собакина на новом рабочем месте стал. Бывший песенник кабаре, как и любого иного человека, Юру в приятелей не записывал. Он старался выбирать гордое одиночество, что не всегда получалось.
Низкий и совершенно несносный цыганенок проходу не давал, стараясь разговорить. Со всем коллективом поддерживал хорошие отношения. Как бы Нил не пытался отстраниться от него, общения со столь активным человеком ему избежать не удалось. Можно предположить, что Юра подумал, мол, певец не высокомерен, а вовсе наоборот – излишне застенчив, потому пытался к себе расположить. И так и сяк старался, а новоявленный все понять не мог чего требуется от него.
В памяти Нила остался один, казалось бы, несколько заурядный момент. И вот что происходило: сидел в зале, сложив нога на ногу, печалился, слушал людей со сцены. Кажется, шла репетиция новой пьесы. Вновь задержался до ночи. Ах, как жаль, что Шофранка не знает адрес дома его. Лучше б там проводил часы напролет. Надобно как-то исправить сложившуюся ситуацию. Он, казалось бы, уже всюду сунулся, дабы сделать что-то. Однако, месяц уж не видел даму сердца. Оглядываясь назад, прекрасно понимал как оступился. Тем не менее, делать уж нечего. Промахнулся сильно.
Он помнил, как какая-то женщина в красном выла о любви так страдающе. Хотелось спать, а еще больше, конечно, чтоб заветная мечта сбылась. Скучно и серо. Окликнул Юра – тот тоже не пел, но в иных местах, видать, тоже не сиделось. Неясно от чего так интересно ему столько времени в театре проводить. Возможно, однажды и Собакину то станет известно. Эмоции минувшего стали уж совсем несвежими. Появлялись все новые и новые валы апатии.
– А ты чего тут? – кажется, если б Юра не уселся рядом, Собакин его совсем не заметил. Поразительный человек. Вероятно, ему плохо живется, подумалось Собакину. Плохо, надо полагать, всем, у кого столь детский характер и не менее глупая внешность. Любое общение с этим исполнителем – какой-то сюр! Прошло, в сути-то, всего ничего с момента смены работы, а он так сильно осточертел.
– Интересно послушать, – пожал плечами Нил. Очевидно, это была ложь. Невесть какой раз слушает, и уж наизусть знает каждую ноту. Однако, он подумывал тогда о том, чтоб еще употребить, да сидеть. Чертовы голубые глаза! Они могут раскрыть все тайны, когда зрачки увеличатся. А кому нужен таковский работник? Не знал куда себя деть, но хоть «шут» отвлекает.
– А чего сам не участвуешь? – но, когда он так давит, становится вовсе неуютно.
– Не лезь, – звучало, однако, стоит отметить, грозно. – Иди куда шел! – на деле хотелось послать подальше и покрасочней.
– Люди в твоем возрасте цветут, – махнул рукой. – А ты как помирать принялся. Зачем такие дерзости? Ворчишь, как старый дед! – он пододвинулся еще чутка ближе, Нил ощутил, как от коллеги пахнет вишней и сигарами.
– Я? Помирать? Я тебя и
Юра замолчал. Он все больше напоминал надоедливую муху, но казалось, явно понимает о чем речь ведет. До чего-то явно хотел докопаться, неспроста диалог завел. Любого иного такая настойчивость насторожила бы. Да и, бытует в народе мнение, что грубить цыганам нельзя. Вероятно, это всего лишь стереотип, подумал про себя Нил. Желалось ему потонуть в собственных мыслях, а не делить душу с совершенно чужим человеком. И было ему вовсе не стыдно за сказанное.
– Есть такие люди, от которых чувствуется запах тоски, – так же весело продолжал Юрий. Его голос, должно быть, плохо слышался из-за музыки со сцены, да Собакин продолжал реагировать. Возможно, таким образом коротал время своего ожидания. Общаться желал в редких случаях. Уместно будет и предположить, что Нил не терял надежды на то, что коллега – знакомец Шофранки. Мир ведь тесен. Печально, что проблем раньше было куда меньше.
– И что с того? – вопрошал Собакин, словно ребенок.
– К примеру, положим, можно не отталкивать людей, которые могут тебе помочь.
– Если б кто-то мог помочь – уже помог, а я тут не тратил время.
– Честно признаться, я намекаю на себя.
Нилу захотелось рассмеяться, но отвлекать исполнительницу от репетиции – вовсе нет. Однако, разговор походил на извилистую дорожку, что несколько интриговало. В такой ситуации нагло издеваться в лицо – не в его интересах. Выходит, все это – очередная афера? Можно, только с осторожностью, довериться.
Хитрые черные глаза не отрывались от Собакина. И пусть глядел он себе под ноги, бросал редкие взгляды на сцену, словно ощущал на себе Юру. Что-то явно с ним не так. Оставалось лишь неучтиво пожать плечами, аккуратно подпуская к себе малознакомого собеседника. Он даже не был уверен в том, что имя коим его мысленно называет – в самом деле его. Не путает ли с кем? А впрочем, есть ли разница?
– Вы ошибаетесь, друг дорогой, – разбавил молчание неугомонный исполнитель. Нилу осталось лишь приподнять бровь то ли от возмущения, то ли от удивления.
– Что тебе нужно? – задался вполне очевидным вопросом. Если б не томился в ожидании, давно уж полил грязью, а ныне скорее из интереса отвечал. – Каким образом помочь?
– Юра улыбнулся. Это выглядело несколько жутко, а речь его слышалась бессвязной. Нил даже задумался о своей вменяемости, ведь разговор их отнюдь глупый.
– Протяни руку, – ответил тот уже более гордым тоном. Поддаться этим чарам было глупо, даже несколько опасно. Только вот человеку нагрубил, а тут такое говорит. Вдруг палец оторвет или что в ладонь засадит? Нил, возможно, оглупел, или, может, уж был не состоянии. Слова против не сказал, согласился. Сдерживая очередную насмешку, подался вперед. Опасное занятие, надо сказать. И хотя прикосновения Юры оказались горячими, по телу пробежал холод. Надо же так себя настроить! Явно с ума сходит. – Верно, все как и сказал, – на том моменте «провидец» состроил задумчивую гримасу и принялся глядеть на линии ладони.
– Так в чем же дело? – ни единожды попадались Нилу таковские «шаманы», посему ждал, пока тот попросит денег за мнимое исцеление.
– Явственный след проклятья, – Собакин покачал головой, делая вид, будто доверяет словам Юры. Бред сивой кобылы! Как только не смеется сам, такое озвучивая? Слишком уж популярна тогда была тема спиритизма и гаданий, многие велись, все меньше верили ученым и врачам. – Сам себе не господин, зависимый, – прикрыл глаза цыганенок, делая вид, будто читает душу. Ясно, от чего с артистами работает, подумалось Нилу. Сказанное дураку понятно, ведь Юра мог заметить на нем следы порошка, вечный насморк Собакина – очередное подтверждение данных слов, расширение сосудов в глазах – признаки на лицо. Буквально тоже самое, что и утверждать, мол, к примеру, о высоком росте. Ну, дураку ж понятно! – Уже даже детей пугаешь. Не дело это.