Чернобыль. Большая ложь
Шрифт:
Однако вернемся ко временам позднего СССР. «Я должен сказать о том, – продолжал В. М. Малышев, – что нас сегодня беспокоят, конечно, и некачественные проекты, значительные замечания по конструкциям. С 1990 года, с января месяца, должна быть программа качества, с 1991 года (в ней. – А.Я. ) должны быть разделы о выводе из эксплуатации, потому что нет таких разделов, разделы захоронения отходов и т. д.» Мы сталкиваемся с явлениями, когда имеет место остановка блоков, а вот ответственных не найдешь, никому ничего нельзя предъявить.
А вот что заявила депутат Усилина Н. А.: «Жители
У нас в Горьковской области (ныне Нижегородская. – А.Я. ), Семеновский район, где идет захоронение отходов, люди очень болеют, особенно дети. Мои избиратели спрашивают, когда это прекратится?»
Депутат Тихоненков Э. П: «…на Крымской атомной станции в „рубашке“ блока установлено 20 процентов пустот».
Председатель Госкомгидромета СССР Израэль Ю. А.: «Сейчас рассматривается общее новое положение о безопасности строительства атомных станций. Очень четко указаны те расстояния, ближе которых вообще не разрешается работать. И второе – надо смотреть конкретные ситуации. Я, например, считаю, что на атомных станциях надо работать сейчас как можно безопаснее. Как бы дорого государству не было. Я скажу главную мысль. Дело в том, что самая большая авария на земле не Чернобыль, а „Три Майл Айленд“ (США). Она была под колпаком. И все, что вышло из реактора, осталось под колпаком. Колпак треснул, но во внешнюю среду вышло очень мало радиоактивности. А из реактора вышло больше, чем в Чернобыле. Поэтому надо строить защитные колпаки и погружать атомные станции под землю».
Я хочу закончить эту главу оценкой Сахарова: «Ядерная энергетика сейчас дороже, чем получаемая с помощью привычных источников, но нефть и газ в перспективе будут истощаться, уголь экологически очень вреден, любые тепловые станции создают парниковый эффект. По-видимому, в перспективе все большую и большую роль должна играть все-таки ядерная энергетика. Во всяком случае, на протяжении достаточно длительного времени, на которое мы можем делать технические прогнозы. Ее, конечно, надо сделать безопасной. Тут есть разные пути.
Прежде всего, усовершенствование ядерного реактора. Созданы водо-водяные реакторы, в которых нечему гореть; реакторы с газовым охлаждением, в которых не образуется взрывчатая смесь – гремучий газ; реакторы, в которых при любой аварии происходит уменьшение реактивности. Все это, в принципе, возможно. И все же стопроцентной уверенности в полной безопасности нет. К примеру, проблемы терроризма, обстрела ракетами и бомбардировка с воздуха с применением обычных взрывчатых веществ остаются до тех пор, пока мы живем в таком мире, как сейчас. <…> В общем, вывод у меня такой – кардинальным решением безопасности является подземное расположение реакторов».
Это последнее предложение Сахарова о размещении ядерных реакторов под землей вызывает волну справедливой критики со стороны экологов и общественности – реакторы могут протекать, тогда под угрозой заражения окажутся все подземные воды, которые соединены с Мировым океаном.
Так что безусловно только одно: выживая после Чернобыля, человечество отныне и всегда будет взвешивать на чашах весов Жизнь и Реактор.
Глава 12
На первый взгляд, в том, что международный Сахаровский конгресс, посвященный 70-летию со дня рождения отца советской водородной бомбы, ставшего позже первым в СССР адвокатом запрета ядерного оружия, выбрал для обсуждения в числе других тему «Глобальные последствия Чернобыльской катастрофы и будущее ядерной энергетики», не было ничего необычного. Он проходил 21–25 мая 1991 года в Москве.
Это была особенная дата – прошло почти полтора года со дня внезапной смерти одного из самых известных советских академиков-диссидентов. Я хорошо помню последний вечер с Сахаровым, когда мы, члены Межрегиональной группы депутатов, – первой оппозиционной в советском парламенте, – допоздна обсуждали документы, с которыми собирались выступить на очередном заседании парламента в Кремле. Андрей Дмитриевич выглядел уставшим, и порой казалось, что он дремлет. Но это было обманчиво. Как только он был не согласен с выступающим, тут же начинал активно вступать в диалог.
На самом деле он уже несколько дней болел, но и слышать ничего не хотел о том, чтобы остаться дома. Накануне мы уединились с ним на задней скамье сессионного зала, и я передала ему пачку писем поддержки от моих избирателей. Он был благодарен (его все еще травила леворадикальная коммунистическая печать). А когда после нашего разговора он встал и, растерянно оглядываясь по сторонам в поисках своего места, направился не в ту сторону, я помогла ему сориентироваться. Тогда я подумала, что ему совсем худо, и робко сказала, что, может, ему лучше все же пойти домой отлежаться.
А он не только не пошел домой, но остался и на вечернее заседание Межрегиональной группы, лично правил документ, который мы готовили к следующему дню. Разошлись поздно, а утром нас всех оглушила весть – Сахаров умер!
Так что конгресс этот был особым, сахаровским, но уже без Сахарова. И так важно было, чтобы на нем сохранился сахаровский дух.
Среди его участников были «звезды» советской и зарубежной науки, коллеги и друзья академика: директор Института физики Леонид Келдыш, председатель Национального собрания Чехословакии Александр Дубчек, доктор Стэнфордского университета Сидней Дрелл, президент Португалии Марио Суарес, итальянский писатель Витторио Страда.
Оргкомитет конгресса возглавляла вдова академика Елена Боннэр. Заявленная на конгрессе тема Чернобыля, безусловно, привлекла к себе внимание специалистов, и особенно миллионов людей, проживающих в зонах поражения. Результатов дискуссии, освященных именем академика Сахарова, которое ассоциировалось, прежде всего, с бескомпромиссностью, ждали с особой надеждой. Ведь пять лет прошло после взрыва, а всей правды о Чернобыле мы всё еще не знали.
Несколько удивляло, что приглашения в качестве экспертов получили всего трое советских ученых. Остальные тринадцать – из других стран. Но предполагалось, эта странность – ведь кто же должен знать чернобыльские проблемы лучше нас самих? – будет компенсирована компетентной независимостью суждений западных экспертов. Это было тем более важно, что в то же самое время в Вене проходило заседание ООН, на котором делали доклад эксперты из МАГАТЭ по результатам своей работы в зонах чернобыльской катастрофы. И далеко не со всеми ее выводами в России, на Украине и в Белоруссии были согласны.