Чернобыльская тетрадь (фрагменты)
Шрифт:
В зале на стульях небольшими группками сидят люди. У окна вижу старого приятеля, начальника химцеха Ю. Ф. Семенова, он что-то обсуждает с незнакомым мне человеком в спецовке. Семенова я в 1972 году принимал на работу, он тогда очень рвался на Чернобыльскую АЭС. Специалист он толковый, много лет проработал на спецочистке радиоактивных вод.
– Здорово, старина!-оторвал я его от беседы.
– О-о! Рад видеть тебя. Вот видишь, в какие времена приехал...
– Приехал вот...
Семенов, тоже пудрено-бледный, за последние несколько лет сильно сдал. Смолисто-черные бакенбарды стали совсем белыми. Года два назад он оформил пенсию по первому списку, собирался оставить цех.
–
– Да-а... Хотел вот, но замешкался. А теперь куда уж... Теперь я здесь нужен.
– Жена, дочь где?
– Они в Мелекессе у бабушки. Вещи вот вывезти не удалось. Все, что нажито, все пропало. И дача и машина. Я только новую купил... В квартире у меня, вчера ездил туда, на всех вещах один рентген в час. Куда с этим денешься? Первый микрорайон, ему больше всего досталось от радиоактивного облака.
Возле окна - огромный мешок с футбольными камерами, белесоватыми от талька. Зачем их столько?
– Пробы воздуха берем,-объяснил один из операторов.
– Где?
– Да везде. И в Припяти, и в Чернобыле, и в тридцатикилометровой зоне...
– Это что, вместо камер Туркина? (Камера Туркина-пластмассовая гармошка с клапаном, при растягивании которой внутрь забирается порция воздуха или газа для пробы.)
Оператор засмеялся:
– Где их возьмешь, камеры Туркина? А этого добра навалом.
– Как же вы накачиваете их? Насосом?
– Где насосом, а где и ртом. Велосипедных насосов тоже не напасешься. В нынешних условиях - страшный дефицит.
– Ртом надувать - неточный замер будет,-сказал я.-Вдохнул- и половина радиоактивных веществ в легких осталась. Легкие как фильтр действуют. При каждом вдохе-выдохе в легких идет накопление радиоактивной грязи.
– А что делать?- смеется оператор.
– Мы уже на такие пустяки внимания не обращаем.
В бывшем кабинете первого секретаря знакомые и незнакомые люди в хлопчатобумажных комбинезонах, в торце стола безучастно сидит Брюханов. На столе фотографии разрушенного реактора, сделанные с вертолета, генплан промплощадки.
Брюханов тычет в одну из фотографий:
– Это бассейн выдержки отработавшего топлива. Битком забит кассетами. Воды в бассейне сейчас точно нет, испарилась. Кассеты разрушатся от остаточных тепловыделений...
– Разве их возьмешь оттуда?
– сказал Игнатенко.- Захороним вместе с реактором...
Вошел высокий пожилой генерал в парадном мундире.
– Кто мне подскажет, товарищи? Я командую группой армейских дозиметристов. Никак не наладим контакт ни со строителями, ни с эксплуатацией, надо, чтобы кто-то координировал.
. Ему советуют найти Каплуна, это начальник службы дозиметрии АЭС.
У меня своя забота: нужна машина, чтобы проехать в Припять и к блоку. Игнатенко отказал; проси у Кизимы. Я спустился на первый этаж в диспетчерскую. У телефона дежурил заместитель начальника Главтехстроя Минэнерго СССР В. И. Павлов.
– У тебя машина есть?-спросил я.-Проскочить в штаб Кизимы.
– Нет, к сожалению. Здесь каждый со своей тачкой. Тысяча хозяев, черт ногу сломит. Садовский куда-то уехал на своем "жигуле"...
– Ладно, пойду пехом. Будь здоров.
От политого десорбирующими растворами асфальта поднимаются испарения. Тошнотворно-приторный запах. Иду вдоль улицы вверх. Тихо. И листва какая-то притихшая, вроде заторможенная. Еще не мертвая, но неестественная, будто листья покрыли воском, законсервировали, и они застыли и прислушиваются, принюхиваются к ионизированному газу. Ведь от воздуха светит до 20 миллирентген в час... Но еще живы деревья, еще находят в этой плазме что-то свое, нужное для жизни. Вот и вишни и яблони в буйном цвету. В отдельных местах уже есть завязь.
У плетня покинутого подворья девушка лет двадцати в белом х/б комбинезоне обламывает ветви цветущей вишни. Окунула в букет лицо.
– Девушка, цветы грязные.
– Да ну вас,-отмахнулась она и вновь принялась ломать ветви.
Я тоже сломал несколько усыпанных белыми цветами веток. Двинул с букетом к Кизиме.
Штаб Кизимы находится в бывшем здании ПТУ. Полно народу. Стоят, сидят на лавочках, ходят туда-сюда по делу и без дела. Подъезжающие и отъезжающие машины поднимают долго не оседающие облака пыли. Респираторы у большинства людей висят на шее. Некоторые, когда поднимается пыль, натягивают их на нос. Метрах в тридцати от ПТУ на хоздворе - вышедшие из строя радиоактивные бетоновозы, миксеры, самосвалы. У крыльца ПТУ густая липа. Птиц не слышно. В лучах припекающего солнца упруго звенит большая синяя муха. Не вся живность исчезла. Мухи есть. И не только большие синие, но и обычные домашние. Много мух внутри здания. По запаху, ударившему в нос, становится ясно, что санузлы здесь работают плохо. У входной двери дозиметрист измеряет активность спецовки на невысоком, в защитного цвета комбинезоне рабочем. Лицо у рабочего буро-коричневое (ядерный загар), он возбужден.
– Где был?-спросил дозиметрист, приставляя датчик к щитовидной железе.
– У завала... Еще в транспортном коридоре...
– Больше не ходи туда... Хватит с тебя...
– Сколько взял?
– Говорят, больше не ходи туда,-сказал дозиметрист и отошел в сторону. Я попросил его измерить активность букета цветов.
– Двадцать рентген в час. Выбросьте его подальше...
Забросил букет на хоздвор, к радиоактивным машинам.
Из кабинета Кизимы вышло несколько человек. Возбуждены. Кизима один, откупоривает банку манго. На щеках паутина волокон ткани Петрянова от респиратора "лепесток".
– Привет, Василий Трофимович!
– А-а, привет москвичам!-безрадостно отвечает он. Кивает на банку:-Витаминов целый комплекс. От радиации помогает.-Жадно пьет, судорожно дергается кадык.
Телефонный звонок. Кизима взял трубку.
– Да! Кизима... Слушаю, Анатолий Иванович... Министр,-шепнул мне, прикрыв микрофон рукой.
– Да, да, слушаю. Взять карандаш и бумагу? Взял. Рисую наклонную линию под сорок пять градусов, так... Теперь вертикальную... Есть... Теперь горизонтальную. Нарисовал... Получился прямоугольный треугольник. Все?
– Он еще некоторое время слушал, потом положил трубку,- Вот, понимаешь, работаю как прораб. Министр Майорец-как старший прораб, а товарищ Силаев, зампред Совмина СССР,-как начальник стройки. Полный бардак. Вот, пожалуйста, звонок министра. Передал мне рисунок по телефону. Треугольник...-Кизима повернул ко мне листок.-Это завал возле блока. Говорит, на него качай цементный раствор. Будто я первоклашка и ничего не знаю. А я этот завал пешком обошел двадцать шестого апреля утром. А потом еще несколько раз. И сейчас только что оттуда... А он мне, понимаешь, рисуй треугольник. Ну, нарисовал, а дальше что? Мне, честно говоря, они не нужны - ни министры, ни зампреды. Здесь стройка, пусть радиационно опасная, но стройка. Я начальник стройки. Мне достаточно Велихова научным консультантом, военные должны организовать комендатуру и обеспечить порядок. И людей, конечно Люди-то разбежались. Имею в виду штатный состав стройки. Да и дирекция. У них уехали без документов и выходного пособия более трех тысяч. На двадцать пять человек один дозиметр, и тот неисправный. Но даже неисправный действует магически. Люди доверяют этой железке. А без нее не идут на облучение. Вот у тебя дозиметр... Отдай его мне. С ним пошлю еще двадцать пять человек.