Чернобыльская тетрадь (фрагменты)
Шрифт:
– Вернусь из Припяти - отдам,- пообещал я Кизиме. Вошел прораб.
– Василий Трофимович, нужны водители на смену. Мы сжигаем людей. Эта смена уже выбрала норму. Почти у всех двадцать пять бэр и больше. Люди плохо себя чувствуют.
– А что Яковенко?-спросил я.-Три дня назад его диспетчер звонил в Москву, жаловался, что трест не может справиться с прикомандированными шоферами, бездельничают, пьют водку, негде расселять, нечем кормить...
– Да что ж он врет! Мне позарез нужны люди!
– Жжет грудь, кашель, болит голова,-пожаловался Кизима.
– Почему не экранируешь свинцом окна, кабины автомашин?
– Свинец вреден,- убежденно говорит Кизима.
– Настораживает людей и сдерживает работы.
Связались с Москвой. Срочно командировать водителей на смену облученным. Яковенко сказал, что завтра утром двадцать пять человек прибудут в Чернобыль для подмены. Прораб, обнадеженный, ушел. И тут же-стук в дверь. Молодой генерал-майор и с ним еще три офицера-полковник и два подполковника.
– Подразделение прибыло для охраны пруда-охладителя. Чтобы не было диверсии: могут взорвать плотину, и вся грязная вода уйдет в Припять и Днепр... Выставляю по всему периметру дамбы посты, но необходимы укрытия, защищающие часовых от облучения.
– Предлагаю лотки,- сказал Кизима.
– Есть у нас тут железобетонные лотки длиной два метра каждый. Поставить на попа под углом, и будка готова. Давать команду?
Звонок. Кизима снял трубку.
– Так... Так... А что говорит Велихов? Думает?.. Пусть думает. Прекратите пока подачу смеси на завал.-Положил трубку.-Гейзеры из жидкого бетона начали бить. На топливо в завале как попадет жидкость, начинается то ли разгон атомный, то ли просто нарушение теплообмена и рост температуры. Резко ухудшается радиационная обстановка.
– Мне бы надо, Василий Трофимович,-сказал я,- проскочить к аварийному блоку. Машину можешь дать на часок-другой?
– С машинами дело дрянь... Ладно. Здесь один начальник уехал на денек в Киев. Возьми его "Ниву". У нее два ведущих моста, может сгодиться. Прихвати у дозиметристров радиометр. На часок-другой одолжат.-Кизима назвал номер машины.-Шофера зовут Володя.
– Не робкий?
– Парень боевой. Недавно из армии.
К счастью, у Володи оказался спецпропуск в Припять. Через десять минут мы уже выскочили на автостраду в сторону Чернобыльской АЭС. Сотни раз ездил я по этой дороге в 70-е годы и позже, когда работал уже в Москве. Восемнадцатикилометровая лента асфальта на перегоне от Чернобыля до Припяти окантована метровой ширины розовым бетоном. Это защитные полосы, чтобы не обламывался с боков асфальт. Мы радовались в свое время, что только у нас такая дорога и что меньше средств придется тратить на ремонт дорожного полотна. Но теперь...
– А если возле четвертого блока заглохнет мотор?-с подначкой спросил Володя.-У нас уже случалось такое, правда, не около блока, а в Припяти... Там не так печет...
– Заведешь, если заглохнет,- сказал я.
– По какой специальности служил?
– На "УАЗе-469" возил командира полка. А вот и дозиметрический пост. Солдаты химвойск, смотрите.
На обочине дороги стояла большая зеленая машина-цистерна с навесными приспособлениями: насосы, приборы, шланги. Со стороны Припяти подъехал "Москвич", его остановили, измерили датчиком колеса, днище, кузов сверху. Пассажиров и водителя попросили выйти. Машину стали мыть десорбирующими растворами. Солдаты в респираторах и матерчатых шлемах, плотно облегающих голову, уши, спадающих шалькой на плечи. Один из солдат с радиометром на груди и длинной
– Можете ехать, но учтите-там машину испачкаете. Вон на "Москвиче" три рентгена в час. И не отмывается. Не жалко машину?
– У нас радиометр,-показал я на прибор,-будем осторожны.
Солдат посмотрел на меня впитывающими синими глазами: мол, меня не обведешь, дядя,- и, с силой захлопнув дверцу, разрешающе махнул рукой.
Володя поддал газку. "Нива" летела со свистом. Я приспустил стекло и высунул датчик. Интересно было узнать, как нарастает активность с приближением к Припяти.
Справа и впереди за убегающими вдаль радиоактивными зеленями хорошо был виден белоснежный в лучах майского солнца комплекс Чернобыльской АЭС, ажурное кружево мачт объединенного распредустройства в 330 и 750 киловольт. Я знал уже, что на площадку ОРУ-750 взрывом закинуло куски топлива и оттуда здорово сифонит...
На фоне всей этой шикарной белизны и ажурности болью в душе отдавался страшный черный развал четвертого энергоблока.
Стрелка радиометра вначале показала 100 миллирентген в час; а затем уверенно поползла вправо-200, 300, 500... И вдруг-рывок на зашкал. Я переключил диапазоны. 20 рентген в час. Что это? Скорее всего рентгенный ветерок со стороны аварийного блока. Через пару километров стрелка радиометра снова упала, на этот раз на 700 миллирентген в час.
Вдали показался хорошо различимый, давно знакомый дорожный указатель "Чернобыльская АЭС имени Ленина" с бетонным факелом. Далее-указательный бетонный знак: "Припять, 1970 год".
– Давай, Володя, сначала в Припять.
Володя взял левее, поддал газку, и вскоре мы влетели на путепровод. Перед глазами открылся белоснежный в лучах солнца город. На путепроводе стрелка радиометра снова рванула вправо. Я стал переключать диапазоны.
– Быстрей проскакивай это место. Тут прошло облако взрыва. Натрясло здесь... Быстрей...
На большой скорости мы проскочили горб путепровода и стремглав влетели в раскинувшийся перед нами мертвый город. Сразу бросилось в глаза и больно ударило: трупы кошек и собак, всюду-на дорогах, во дворах, в скверах - белые, рыжие, черные, пятнистые трупы расстрелянных животных. Зловещие следы покинутости и необратимости несчастья...
– Езжай по улице Ленина,- попросил я Володю. Строительный номер дома, где я жил, когда работал здесь, девятый, помню до сих пор. Странно выглядел город. Будто раннее-раннее утро. Все спят мертвым, беспробудным сном. Утварь и белье на балконах. Блики солнца в окнах, похожие на бельма, а вот случайно раскрытое окно и, как мертвый язык, выпавшая наружу занавеска, увядшие цветы на подоконниках...
– Стоп, Володя, вот здесь направо. Сбавляй скорость...-Стрелка радиометра ползала туда-сюда от 1 рентгена до 700 миллирентген в час.-Езжай медленно,-попросил я.-Вот мой дом... Здесь я жил на втором этаже. Ишь как разрослась рябина. Вся в радиоактивном цвету. При мне до второго этажа не дотягивала, а теперь аж до четвертого дотянулась.
Пусто. Плотно зашторенные окна. Чувствуется, что за этими шторами нет жизни, они как-то удручающе неподвижны. Вон велосипеды на балконе, какие-то ящики, старый холодильник, лыжи с красными палками. Все пусто, глухо, мертво.