Черное-белые дни
Шрифт:
– Пообщался с Чесом.
– Тут же сдал своего информатора парень.
Эрик снова перевел взгляд на Джулию. Честер со своей стороны тоже следил за ее эмоциями и ждал, когда же лопнет терпение, и она сделает первый шаг. Роберт внимательно рассматривал, как Блайд таращится на девушку, и не долго думая, передал ее менеджеру записку следующего содержания:
"100 евро - она заговорит первой!" - так было заключено пари за секунду до того, как Джули написала что-то на вырванном из блокнота листке и попросила передать на другой стол. Из рук в руки от менеджера к менеджеру перекочевала тайная записка, чтобы оказаться,
"Не смотри на меня так!" - прочитал парень и, потребовав карандаш у Роберта, написал ответ:
"Как?"
Тут же последовала следующая записка от нее:
"Глазами побитого щенка, брошенного на улице!"
"А ты не смотри на меня так холодно!" - было написано на свежей салфетке его почерком.
"Я на тебя вообще не смотрю!" - в этих словах чувствовалась обида.
"Откуда же тогда знаешь, как я смотрю на тебя?" - была последняя записка с примесью иронии, после которой Джули вышла из себя и из зала кафетерия тоже. Менеджеры обрадовались - роль передатчиков закончилась! Эрик последовал за ней. К большому разочарованию заключивших пари друзей скандальная парочка скрылась от посторонних взглядов, в коридоре у лифта.
Блайд шел следом за Джулией, смотрел ей в спину и все думал о том, как за короткое время после их расставания они оба изменились не в лучшую сторону. Особенно внешне: она очень заметно похудела, он - перестал спать и тоже питался через раз, потому и выглядел уставшим. Пока парень размышлял, девушка остановилась, постояла три секунды ровно, и принялась ходить взад вперед перед ним, размахивая руками и что-то бубня себе под нос. Эрик смотрел на нее, не скрывая улыбки. Ее же это только больше сводило с ума, когда она вдруг ловила его чересчур счастливый взгляд.
– Если хотел что-то сказать, то говори сейчас!
– прорычала Джулия.
Но парень молчал. Он тщательно сейчас подбирал слова, чтобы попытаться вернуть все как было. Джулия заговорила раньше.
– Я знаю, что Чес с тобой общался по поводу того, что ты мешаешь моей карьере. Но неужели ты так легко согласился?
– Джули смотрела прямо в глаза Блайду, а ему вдруг стало тяжело.
– Он был очень убедителен. К тому же, ты слишком много сил отдала карьере...
– опустив голову, признался Эрик, чувствуя себя кающимся грешником.
– Я бы на твоем месте предпочел сцену.
Она не знала, что сказать - просто очень хотела отпустить ему затрещину. Но вовремя вспомнила о недавно пережитом сотрясении мозга и побоялась устроить ему повторную травму черепа.
– Ладно, - выдохнула она.
– То, что ты повел себя, как, не будем говорить кто, это одно. Но поверь, стоило сначала спросить у меня! Теперь поговорим об аварии! Если у тебя возникли проблемы, то почему не пришел ко мне? Мы ведь были друзьями. Я выслушала бы тебя!
– Джули, - с хрипом вырвалось с его уст имя.
– Я тогда сказал это, потому что тебе нужно было двигаться вперед без меня. Понимаешь? И если бы я позвонил...
Она вдруг вспомнила его, лежащего на земле, с запекшейся кровью на лице, и снова похолодела от ужаса, как тогда. Похоже, та картина прошлого еще долго будет мучить ее разум. Джулия постаралась не расплакаться, проглотила подкативший к горлу комок боли. Позволила себе разозлиться - это куда лучше, чем рыдать
– То есть из-за того, что Честер сказал тебе, ты решил предать меня, свято веря, будто мне это поможет и что сцена для меня важнее?!
– она резко остановилась прямо перед ним.
– Ты дебил, что ли? Нет! Ты хуже!
Выругать его оказалось хорошим способом сбросить с плеч и сердца давно подвешенные грузы разочарования и боли.
– Да ты вообще представляешь, каково мне было? Особенно, когда ты попал в больницу?
– Джулия металась из стороны в сторону, не забывая награждать Эрика самыми разнообразными кличками.
– Критин! Псих! Идиот!
Когда английские слова закончились, она добавила на русском: "придурошный", "тупоумный!", - и на украинском: "недоумок", "покидьок"! А когда и все более-менее приличные ругательства исчерпались, она встала перед Эриком и поинтересовалась, какая нога у него больная. Убедившись, что правая, по ней и топнула со всей силы! Парень взвыл, схватился за конечность, стараясь удержать равновесие.
– Ненавижу!
– напоследок рявкнула девушка и ушла.
Блайд вернулся к столику в кафе, прихрамывая и глупо улыбаясь.
– Так что, помирились?
– заинтересовался Роберт, выигравший у Честера спор.
– Нет!
– присел парень.
– Так поговори с ней еще раз!
– настаивал друг.
Эрик уставился на него таким свирепым взглядом, словно желал поменяться местами и посмотреть на его реакцию, когда ему так отомстят!
– Нет!
– выдохнул музыкант.
– Второго такого разговора мои ноги не выдержат! И придется тебе меня на кресле-каталке всюду возить!
Роб так и не понял, причем ноги к беседе, но пытать уставшего и измученного музыканта не стал - сжалился.
Я запрещаю тебе!
Как-то Блайд вышел из студии, устроив себе перерыв. Нервы были на пределе, усталость выматывала, голова начинала гудеть от постоянного шума и повторяющейся час за часом мелодии новой песни, которую уже вторые сутки никак не могли нормально записать. Проходя мимо курилки, он остановился, с тоской посмотрев на струи табачного дыма, поднимающиеся откуда-то снизу, и в который раз задумался: "А не бросить ли полезную привычку не курить?". Безвольно вспомнив привкус табака, он уже было представил, как делает затяжку, но тут его осенило: ему еще не доводилось видеть курящего человека, сидящего на полу. Кто-то загадочный и немного трусливый прятался от посторонних. А кто же в этом здании стесняется пускать дым? Одна сумасшедшая мысль заставила его поддаться на уговоры любопытства и заглянуть в изолированную комнатку.
– С каких пор ты куришь?
– словно гром прозвучало в двух шагах от сидевшей на корточках рыжей девушки, и она чуть не упала.
– Сядь, а то тебя заметят! Заметят тебя, и меня тогда тоже увидят!
– дернула его за штанину она.
Эрик, понимая комичность ситуации, все же присел рядом.
– Ты не ответила! С каких пор ты пристрастилась к сигаретам?
– настаивал парень, вонзив колючий взгляд в Джулию. Она сладостно пускала дым, что свидетельствовало о давности губительной привычки.