Черное и белое
Шрифт:
— А как же рана? — удивляюсь я.
— Или ты не краснопёрый, Егор? Не знаешь, что значит «надо»?
Я смеюсь. У дураков мысли сходятся. Рассказываю то, что не стал говорить вчера, а именно о том, кто мне сообщил о засаде.
— Вот как, — хмыкает Ферик.
— Да, именно. Он вам ещё не звонил?
— Нет вроде, я ведь только появился. Позвонит ещё, наверно, если свои не порешили.
— Тьфу-тьфу-тьфу. Ну, вы уж его порадушнее примите, пожалуйста. И предложите что-нибудь. А ещё скажите, что я тоже хочу с ним поговорить.
Комнат
— Егорка! — требовательно начинает Рыбкин. — Это у вас тут ещё время раннее, а у нас, вообще-то уже шестнадцать часов. Понимаешь намёк?
— Конечно, дядя Гена, всё понимаю, — смеюсь я. — Дщерь ты воспитал отлично, так что обед уже почти готов.
— Обед, — кривится он, — дело хорошее, и даже нужное, но ты давай, налей пока нам с отцом, чтоб на сухую не ждать. Чего у тебя есть-то? Ты запасы сделал, я надеюсь?
Отец сначала отнекивается, но поняв, что мама сейчас занята совершенно другими делами, соглашается. Я выдаю им коньяк и приношу лимончик и твёрдую копчёную колбасу с ароматом чернослива и шоколада. Она тает, истекает жирком и на просвет горит гранатом.
— Э-э-х! — крякает Рыбкин. — Раззудись, плечо, размахнись, рука! Мировой зять! Другого такого негде взять!
К обеду отцы подходят в хорошей форме, а главное, в отличном настроении. Мама тоже погружается в расслабленную эйфорию и только бедная мачеха Лариса Дружкина, чувствует себя непрощённой и не может отдаться стопроцентной радости. Я всячески её подбадриваю и она, думаю, благодарна мне за это, но определённая натянутость в общении с Наташкой пока сохраняется.
— Ната! — хмурюсь я, чуть заметно кивая в сторону Гены.
— Ну что ещё! — дерзит она, прекрасно понимая, что именно я имею в виду.
— Прекращай!
— Никак в толк не возьму, о чём это ты.
Вот же упёртая!
После обеда я еду на работу. Новицкая сжимает зубы, посылает в меня воображаемые стрелы с отравленными наконечниками, но молчит. Я проскальзываю к себе, минуя разговоры о Екате, и самоотверженно тружусь до конца рабочего дня.
Интересно всё-таки, если уже сейчас принять меры, чтобы Ельцин не смог стать президентом России, изменится что-нибудь или нет? Или кто-нибудь другой заменит его в тяжёлую годину ГКЧП и совершит все те же многомудрые и далеко идущие действия? М-да… Стоит ли жизнь одного человека жизней множества погибших по его воле людей? Тут и говорить не о чем…
Чем больше думаю об этом, тем соблазнительнее кажется идея проверить на практике предположения Льва Толстого… Потом бы ещё с ним самим как-нибудь пересечься в хитросплетениях времени. Со Львом Николаевичем, то есть. Ну ладно, шутки шутками… а желание порешать всё на предварительном этапе у меня имеется… Всё и сразу…
Закончив работать, иду домой и снова встречаюсь с Новицкой. Теперь она уже не выглядит слишком сдержанной.
— Брагин! Ты что творишь! На работу приходишь ближе к вечеру, а с работы летишь впереди всех. Побольше бы мне таких работников, глядишь и планы
— Ир, родители приехали. Надо же им внимание уделить, сама понимаешь… У нас ужин сегодня. Семейный.
Представляю, если бы моей невестой была не Наташка, а она и к нам бы нагрянули родители. И мои, и её, хотя, как я понимаю, она с ними не особо контачит. И насколько бы её хватило на все эти семейные заморочки?
— Знаешь что, — не выдерживает она. — Если это будет продолжаться, поставлю вопрос о твоей профпригодности. Понимаешь меня? У нас дела такие, сам генеральный секретарь напутствие дал, а тебе бы только… ну, вот это всё…
— Ириш, не забудь, у нас новоселье послезавтра.
— Я не знаю, смогу ли прийти. У меня, в отличие от тебя, работы много.
— Ир, ну хорош, ладно? Делается работа, не переживай. Идём с опережением графика, между прочим. Так что можешь расслабиться.
— С тобой, Брагин, расслабиться невозможно. С тобой наоборот, как на вулкане всё время.
— Ириш…
— Так! Какая Ириша? Ирина Викторовна, ты понял? Вот и запомни, на всю оставшуюся жизнь! Ирина Викторовна!
Домой я всё-таки прихожу вовремя. У нас сегодня ужин в «Узбекистане», так что опаздывать не самая лучшая идея. В ресторан, кроме нас придут ещё и Платоныч с Трыней. Дамы собираются, а джентльмены отдыхают. Гена, к счастью уберёг себя от превышения нормативов и выглядит вполне нормально.
— Егор, я тебе приготовила сорочку свежую, — говорит Наташка, — в спальне на стуле.
— Белую?
— В тонкую полоску, твою любимую.
Хм, оказывается у меня есть любимая рубашка. Буду знать… Я направляюсь в спальню, но в этот момент в прихожей звонит телефон. Приходится вернуться.
— Алло, — снимаю я трубку.
— Здравствуй, Егор, — раздаётся голос с едва уловимым грузинским акцентом. — Узнаёшь?
— Узнаю, — говорю я тоном Семён Семёныча Горбункова.
Сеня, откуда? Оттуда… Оттуда?!!!
— Молодец, — хвалит меня Дато Кахетинский. — Через десять минут спустись вниз, пожалуйста. Я тебе покажу кое-что.
— Давид Георгиевич, извините, сейчас не самое подходящее время. Я собираюсь уходить, опаздываю.
Повисает пауза. Похоже, Давид Георгиевич не привык с отказами сталкиваться.
— Ты немного не понимаешь, что происходит, да? Думаешь, может быть, что я такой дурачок, который что-то говорит, чешет языком, а никто внимания не обращает? Так ты думаешь?
— Нет, так я точно не думаю, — отвечаю я. — Просто у меня…
— Да мне похеру, что там у тебя, — злится он, и его акцент делается гораздо заметнее. — Иди сюда, я тебе сказал. Прямо сейчас. В чём есть, в том и иди. Ясно тебе?
Мне очень хочется послать его подальше, я даже уже рот открываю, чтобы дать доступное и понятное толкование ситуации, но ради имеющегося плана беру себя в руки и соглашаюсь.
— Окей, Давид Георгиевич, я… я спущусь.
Этот на меня покушаться не будет, я ему живым нужен. Зато он попытается на меня давить психологически. Уже давит. Ну ладно. Ладно, посмотрим, чья возьмёт…