Черное и белое
Шрифт:
— То есть вы решили нарушить наши договорённости? — спрашиваю я скорее, чтобы просто потянуть время.
Незаметно осматриваюсь, пытаясь понять, что здесь можно использовать для нападения или защиты. Стойка для капельницы, каталка, пижама, стол… Ага, искривлённая в виде почки эмалированная ванночка, и коробочка из нержавейки с закруглёнными углами. Практически, прообраз айфона. Наверняка, в этой коробочке шприц… Флакон с мутноватой жидкостью… Стул с перекинутым через спинку белым халатом…
— Договорённости,
Блин… Ситуация, надо сказать, неприятная складывается. Не знаю, что это за больница, надеюсь, не какое-нибудь секретное подземелье. Судя по всему, он решил меня здесь замуровать и держать под контролем. Скорее всего, заведение гражданское.
В ведомственном он бы не смог беспредельничать без согласия начальства. Там всё сразу стало бы известным. Тем более, что Злобин будет интересоваться подробностями. А в обычной больнице можно сослаться на государственные интересы, на спецоперацию или ещё что придумать и заставить несколько врачей делать то, что ему нужно…
— Пётр Николаевич, слыхали романс? — спрашиваю я, делая к нему шаг.
— Какой? — чуть покровительственно улыбается он, стоя с руками засунутыми в карманы.
Я обнимаю себя за плечи и нескладно напеваю:
Слышу звон бубенцов издалёка
Это тройки знакомый разбег,
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег…
И, закончив, от всей души вбиваю ему в пах острый и твёрдый носок ботинка.
— Если сейчас я отсюда не выйду, хер вам, а не лилия, товарищ майор.
Лицо Поварёнка вмиг делается красным, на лбу вздувается вена, а глаза лезут из орбит. Чудесные метаморфозы, которыми можно любоваться целую вечность.
— Брагин! — хрипит он. — Я тебя уничтожу, сука. Ты себе сам приговор подписал!
Он пятится назад и, оставаясь в полусогнутом состоянии начинает хлопать ладонью по двери. Собака. Там, наверное, санитары. Из коридора доносится топот. Твою… ан нет… шаги проносятся мимо. Бегут явно несколько человек.
Я подскакиваю к Кухарю и дёргаю за ворот на себя. От неожиданности и непривычно-скрюченного положения он теряет равновесие и летит ко мне в объятия. Хорошо что он дядька некрупный, я тут же перехватываю его поудобнее и тащу на каталку. Но он, скотина, начинает брыкаться и отбиваться.
Приходится долбануть его своей якобы разбитой головой по носу. Он задыхается от боли, обиды и гнева и начинает тихонько выть, полностью утрачивая тактическую инициативу.
Я в два приёма закидываю его на каталку и защёлкиваю ремень, фиксируя руки. Потом ещё руки, чуть ниже, а за ними ноги и грудь. Подготовили на случай, если я буянить буду.
— Вы как, Пётр Николаевич? — сочувственно спрашиваю я. — Ничего? Потерпите, сейчас вам обезболивающее введём.
Из глаз его текут слёзы, из носа кровушка. Он открывает рот, чтобы заорать, но я опережаю его, хорошенько хлестнув по щеке.
— Не стоит, товарищ майор. Больно будет.
Он кивает, а я наклоняюсь к столу. Скорее! Скорее, твою дивизию!!! Раз он так смело зашёл к тигру в клетку, значит снаружи должна быть страховка. Может, конечно и на свой авторитет понадеялся, или на то, что я ещё под снотворным, но санитары точно рядом… Чекисты вряд ли, не станет он так тупо внимание привлекать, а вот санитары — да… Чую…
Я брякаю крышкой нержавеющей коробки. Точно, снаряжённая машинка в боеготовом состоянии. На бумажном ярлычке флакона нацарапано химическим карандашом: «Тиопентал натрия». Там и ещё что-то нацарапано, но прочесть это решительно невозможно. Я расшифровываю слово «внутривенно» и сегодняшнюю дату.
Беру шприц и втыкаю иглу в серую резиновую крышечку флакона, чуть отогнув алюминий по центру. Набираю полный.
— Брагин, ты что там делаешь? — настороженно спрашивает Кухарчук. — Не надо…
Я хмыкаю, потому что интонация у него сейчас точно такая же, как у актёра Алексея Смирнова: «А может не надо, Шурик?»
— Надо, Федя, надо, — отвечаю я, подходя к нему. — Смотрите, Пётр Николаевич. Я вам сейчас укольчик сделаю. Как вы мне, так и я вам. Но вы не дёргайтесь, ладно? А то я лишнего волью, а этот препарат в больших количествах в Штатах используется для смертельной инъекции. Для казни осуждённых. Поэтому, подойдите к вопросу ответственно.
— Брагин! Ты ох*ел?! Ты чё творишь?!
— Так вы же мне хотели его вколоть, — говорю я, легонько шлёпая его по внутреннему сгибу локтя. — А я вколю вам. Не рой другому яму, слыхали? Да не бойтесь вы. Просто поспите немного и всё. А мы пока к вам в тайник залезем. За архивными материалами. А то, сами понимаете, веры вам никакой.
— Чего?!
Он сразу забывает про смертельную инъекцию и я, воспользовавшись моментом ввожу иглу в вену.
— Только крикнете, — предупреждаю я. — И сразу передоз! Даже не пытайтесь!
Шприц на пять миллилитров, но я ввожу только три кубика. Хрен его знает сколько надо…
— Спите спокойно, дорогой товарищ, — улыбаюсь я, вытаскивая иглу и прижимая к отверстию вату. — Всё будет хорошо. И постарайтесь забыть обо мне. А ещё… лучше больше меня не трогайте, ясно?
— Брагин, сука! Тебе конец, ты понял? Ты… по… нял? Ты… по…
Он смотрит на меня, не договаривая и медленно хлопает глазами. Пошло и поехало. Хорошо. Я снимаю плащ, беру со стула халат и надеваю. Он мне почти впору. А что, молодой врач. Ещё бы стетоскоп на шею и чепец. Тогда вообще не отличишь.