Черные бароны или мы служили при Чепичке

Швандрлик Милослав

— Сайнер, балда, — сказал Черник, — ты смотри мне, не застрели какую-нибудь бабку, которая пойдёт мимо тебя по шоссе!

— Не, — захихикал Сайнер, — я ей сперва закричу»руки вверх», и повторю три раза. И только потом буду стрелять!

— Он же полный дурак, — зашептал Кефалин, — может, заберёшь у него патроны?

— Никто не может от меня требовать, — сказал Черник, — чтобы я разоружил часового нашей народно–демократической армии!

Тут он снова повернулся к Сайнеру.

— Ты, бестолочь проклятая, — мягко обратился он к нему, — Ты на свой автомат даже не взглянешь, и будешь ходить вдоль ворот от вон

той будки вон туда к дереву. Когда придёт диверсант, пошлёшь его в задницу.

— А если он не захочет? — озадачился Сайнер.

— Сбегаешь за мной в караулку, — ответил Черник, — я приду и разберусь. Только, ради Бога, не стреляй.

Сайнер выглядел несколько разочарованно, но не отважился протестовать. Черник с Кефалином отошли на противоположный конец лагеря. Перед ними белел заснеженный луг, а за ним проступали очертания яновицких домиков. В некоторых из них до сих пор царила вечерняя семейная идиллия, о чем говорили огоньки настольных ламп и люстр. Кефалин повернулся лицом к лугу и поднял воротник бушлата. По левую руку от него стоял небольшой лесок, по правую журчал ручей. Поток воды кое–где исчезал подо льдом, но в целом весьма успешно противостоял замерзанию, хотя ртуть в термометре упала до добрых пятнадцати градусов ниже нуля.

— Ну, помогай тебе Бог — сказал Черник, — и не стой на одном месте, а то примёрзнешь, и мне будет лишняя работа.

— Скажи, чтобы меня пораньше сменили, — попросил его Кефалин, — это занятие не для меня, а кто другой был бы рад. Жалко, что с нами не призвали Павку Корчагина!

— Кого?

— А, ты его не знаешь, — ухмыльнулся Кефалин, — потому что ты не комсомолец.

— Ну, пока, — сказал актёр и потопал в караулку, присесть к раскаленной печке.

Кефалин осиротел. Некоторое время он прохаживался вдоль края луга. Может быть, пять, может, и десять минут. Потом ему это надоело. У него стали зябнуть ноги, а неприятный ледяной ветер задувал ему прямо в лицо. Кефалину вспомнилось стихотворение Отто Ежека и он злобно пнул жестянку из-под консервов. Потом он сообразил, что в нескольких метрах за его спиной находится приятно натопленная душевая. Если он удалится туда на минутку, ничего ведь не случится? Хоть Павка Корчагин так и не поступил бы, но ведь Кефалин не стремится к тому, чтобы о нём писали книги? Если он не станет положительным героем для нашей молодёжи, то это не беда.

Кефалин предусмотрительно огляделся вокруг, и выяснив, что опасность не грозит, покинул свой пост и пошел в душевую. Здесь было чудесно — влажно и тепло, и часовой почувствовал, как он тает, и как в этой чудесной атмосфере улучшается его никудышное настроение. На секунду в нём пробудилась воинская совесть. Нельзя сказать, что то, что он сейчас делает, было бы как-то особенно бдительно! И комсомольцы так не поступают! Кефалин вышел из душевой и снова огляделся. Никаких признаков диверсантов. Зато снова пошёл снег. Огромная снежинка залепила ему глаз, и это хватило, чтобы воинская совесть опять крепко уснула.

Кефалин вернулся в душевую. Повесив автомат на крючок от душа, он присел в уголок. Стена за его спиной была приятно горячей. Кефалин с наслаждением закрыл глаза и через мгновение начал клевать носом. Спалось ему прекрасно.

В это время в караулке уснул и дежурный по роте Черник. Вот уж постыдный и наказуемый проступок!

Военная история, впрочем, не сохранила этот случай для предостережения будущих поколений, поскольку о преступлении против бдительности никто никогда не узнал. Некоторым преступникам просто невероятно везёт!

В половине третьего Черник проснулся, дрожа от холода. Печь уже совсем погасла.

— Надо поменять опилки, — сообразил актёр, — вот собачья служба, одни неприятности.

Тут он посмотрел на часы и пришёл в ужас. Несколько секунд он перепуганно смотрел на циферблат.

— Боже мой, — ахнул он, — Ведь часовые не выжили! Пять с половиной часов на трескучем морозе! Я злостный убийца! Двойной убийца! Ладно этот дебил Сайнер, его не жалко, но смерть Кефалина будет мучить меня до самой смерти! Ассистент режиссёра и такой нечеловеческий конец!

Черник выбежал в морозную ночь и бросился прямо к посту Кефалина. Часового, однако, на месте не было.

— Куда он мог спрятаться? — размышлял актёр. — Может, в лес? Или он потерял ориентацию и упал в ручей? Отправился искать спасения к человеческим жилищам? Нет, надо рассуждать логически. Что бы сделал я, если бы был на его месте? Торчал бы тут без малого шесть часов? Ни в коем случае! Я бы искал подходящее убежище. Скорее всего, укрылся бы в душевой! Да, очевидно, он не может быть нигде, кроме душевой.

Черник открыл дверь душевой и первое, что обнаружил, был автомат, висящий на крючке от душа.

— Преступная халатность, — констатировал Черник, — И это называется обращение с оружием! Я прямо возмущён! Если бы все так охраняли социализм, я уже давно был бы в Австралии или в Новой Зеландии!

В углу сладко храпел Кефалин.

— Товарищ рядовой! — объявил дежурный, — Вот как вы себе представляете защиту Родины!

Кефалин подскочил и вытаращил глаза. Но ненадолго. Увидев Черника, он опять их закрыл.

— Что, уже конец смены? — заспанно промямлил он.

— Уже половина третьего, — сообщил ему актёр, — я не мог тебя сменить, потому не мог тебя найти! Ты безответственный элемент!

— Ничего страшного, — сказал Кефалин, — мне здесь было в общем неплохо.

— Тогда пошли, — сказал Черник, — В соответствии с уставом ты уже давно должен быть в караулке, а мы не можем превращать службу в бардак!

— Тут ты прав, — согласился Кефалин, — каждый должен подчиняться дисциплине и коллективу. Раз уж мы военнослужащие…

Он поднялся с земли и последовал за Черником. Они вышли из душевой и поспешили в караулку.

С противоположного конца лагеря раздавались мерные шаги. Раз, два, раз, два! Слабоумный рядовой Сайнер до сих пор добросовестно ходил вдоль ворот от будки к дереву.

Глава восьмая. ВЕСЁЛОЕ РОЖДЕСТВО

Cерые будни пролетали, и близилось Рождество. Состав первой роты претерпел ряд изменений. Некоторые солдаты во главе с Рихардом Ягодой комиссовались по состоянию здоровья, художника Влочку откомандировали в Непомуки, где он придавал помещениям художественный вид и изготавливал транспаранты, в то время как другие бойцы, наоборот, пополняли ряды трудящихся. В основном это были солдаты, которых призвали в боевые части, но состояние здоровья, или свежевыявленные пятна в биографии исключили для них возможность нести службу с оружием.