Черные кувшинки
Шрифт:
— Значит, наследников больше нет, — перебил его Лорантен. — Линия Клода Моне прервалась на его детях.
— Это не совсем так, — с плохо скрытым торжеством произнес Гийотен.
— Простите, не понял.
Гийотен немного помолчал, сознательно нагнетая напряжение.
— У Мишеля Моне, — наконец соизволил сказать он, — была незаконнорожденная дочь. От любовницы, Габриэль Бонавантюр — невероятно красивой женщины, манекенщицы. После смерти отца, в тысяча девятьсот тридцать первом году, Мишель Моне
— Следовательно, — не выдержал Лорантен, — последней наследницей является эта самая незаконная дочь! Она же — внучка Клода Моне!
— Ничего подобного, — невозмутимо возразил Гийотен. — Как ни странно, Мишель Моне не признал ее своей дочерью, даже после того как женился на ее матери. Поэтому из гигантского наследства деда ей не досталось ни сантима.
— Как звали дочь? — равнодушным голосом спросил комиссар.
Гийотен вздохнул.
— Ее имя можно найти в любой книжонке, посвященной Моне. Звали ее Анриетта. Анриетта Бонавантюр. Впрочем, употребление прошедшего времени в данном случае неуместно. Насколько мне известно, она до сих пор жива.
49
16:31.
Фанетта выскочила из школы. Бегом направилась на улицу Бланш-Ошеде-Моне, а оттуда — прямиком к отелю «Боди». Она знала, что во времена Моне там жили все приезжавшие в Живерни американские художники — Робинсон, Батлер, Стентон Янг. Учительница им про них рассказывала. Значит, и сегодня художник из Америки должен остановиться в этом отеле. Фанетта мельком оглядела зеленые столы и стулья на террасе кафе на другой стороне улицы и влетела в зал отеля-ресторана.
Все стены были увешаны картинами и рисунками. Не гостиница, а музей! Фанетте вдруг подумалось: а ведь она здесь в первый раз! Ей хотелось не спеша рассмотреть картины, прочитать все знаменитые подписи, но ее смутил пристальный взгляд портье. Фанетта подошла к стойке. Это было довольно высокое сооружение светлого дерева — девочке пришлось приподняться на цыпочки, чтобы портье ее увидел. Она оперлась руками о стойку. У портье была длинная черная борода. Он напомнил Фанетте Ренуара с портретов кисти Моне.
Смотрит не по-доброму…
Фанетта торопливо заговорила, чуть заикаясь и перебивая сама себя, но Ренуар все-таки понял, что девочка разыскивает некоего американского художника по имени Джеймс, чьей фамилии не знает. «Пожилой такой, даже старый, с седой бородой. У него есть четыре мольберта…»
Ренуар изобразил огорчение.
— Нет, мадемуазель, у нас нет постояльца, похожего на вашего Джеймса.
Из-за густой бороды Фанетте было трудно понять, злится он или просто развлекается.
— Видите ли, мадемуазель, сегодня у нас останавливается не так уж много американцев… Не то что во времена Моне…
«Ну
Фанетта вышла на улицу Клода Моне. Поль уже ждал ее. На большой перемене она успела все ему рассказать.
— Ну что?
— По нулям.
— Что теперь? Проверим остальные гостиницы?
— Не знаю. Я ведь даже не спросила, как его фамилия… И вообще, у меня такое впечатление, что он на улице ночевал.
— Можно остальным рассказать. Винсенту, Камилю, Мэри… Если мы все вместе поищем…
— Нет!
Фанетта почти выкрикнула это. Несколько постояльцев отеля «Боди», сидевшие на террасе, повернули к ней головы.
— Нет, Поль. Винсента я в последние дни вообще видеть не могу. Он такой… Себе на уме. А Камиль… Если мы ему скажем, он прочтет нам лекцию обо всех американских художниках, которые когда-либо приезжали в Живерни. Очень нам это поможет!
Поль засмеялся.
— Я уж не говорю про Мэри. Сначала разрыдается, а потом пойдет настучит в полицию. Что тогда со мной мать сделает, подумать страшно.
— Тогда что нам остается?
Фанетта смотрела в сторону парка, протянувшегося от отеля «Боди» до самого шоссе Руа: на постриженной лужайке стояли, отбрасывая тени, стога сена; дальше простирался луг — до места слияния Эпта с Сеной, до самого Крапивного острова.
Джеймса сводили с ума эти пейзажи. Ради них он бросил все. Родной Коннектикут, жену и детей. Он сам мне говорил.
— Не знаю, Поль. Ты считаешь, что я ненормальная?
— Нет.
— Клянусь тебе, я видела его мертвым.
— Где именно?
— Посреди пшеничного поля. Сразу за портомойней и ведьминой мельницей.
— Так пошли туда сходим!
Они спустились по улице Клода Моне. Каменные фасады домов не пропускали сюда солнце — казалось, они специально были выстроены определенной высоты, чтобы на улице всегда царила тень. Фанетта поежилась — холодно…
— Ты говорила, что Джеймс всегда ставил четыре мольберта, — сказал Поль. — Плюс у него было полно всякого другого снаряжения — палитры, ножи, ящик с красками… Там должны остаться следы.
Поль и Фанетта провели в поле больше часа. Все, что они нашли — небольшой, размером с лежащее человеческое тело, участок земли с примятыми колосьями.
«Соломенный гроб… Ну хотя бы он мне не приснился.
Правда, Поль заметил, что колосья помялись бы точно так же, если бы кто-то просто лег в поле отдохнуть».
Потом они наткнулись на колосья, запачканные красками. В том числе красной краской — или это была кровь? Попробуй разбери. Еще они нашли несколько раздавленных тюбиков краски. Только что это доказывало? Что кто-то приходил сюда писать. Это Фанетта и так знала.