Черные люди

Щербинина Зоя

А потом он закричал, и в глазах его была дикая, животная боль, выливавшаяся наружу вместе с криком, в котором тонула башня. Вопль боли разъедал кожу Гермионы, обнажал нервы и бил по ним, нещадно и свирепо. Очередная вспышка молнии – и Гермиона увидела, как Джинни закрывает уши ладонями, как искажает лицо МакГонагалл гримаса ужаса, как Гарри трясет Рона за плечо. А тот даже не корчился, не бился, просто кричал в потолок, выпучив глаза, выливая всю свою боль в этот жуткий крик.

А потом все кончилось. Рон просто начал таять, оборвав крик, и тогда закричали Гарри и Джинни, схватилась за сердце МакГонагалл, а Гермиона в ужасе отшатнулась, вжавшись спиной в стену, из которой тут же возникли липкие лапы страха, обвившие ее, не дающие ей даже сдвинуться с места, даже схватить воздух ртом. Рон таял, истончался на глазах, а на пол с его кровати стекала черная вода, блестевшая в отсветах молний. Вскоре кроме воды и спортивной мантии на кровати ничего не осталось. Шлем вратаря с глухим стуком упал на пол. Защитные щитки для ног так и лежали на кровати,

выглядывая из-под мантии, которая нелепо раскинула рукава, словно в прощальном жесте.

Гермиона шумно выдохнула и отлипла от стены. Она обошла кровать по широкому радиусу и взяла Джинни за руку.

– Пойдем, - тихо попросила Гермиона, и Джинни вцепилась мертвой хваткой в Гарри.

– Рон, - прошептала она, и глаза ее, влажные от слез, отражали каждую, даже самую маленькую молнию, сверкавшую за окном.

– Да, Джинни, лучше уйти, - согласился Гарри и потянул ее прочь из комнаты.

В кромешной тьме они спустились по лестнице. За спинами их послышался глухой стук: МакГонагалл закрыла дверь в спальню.

– Мистер Поттер, - обратилась она к Гарри, но тот перебил ее.

– Я понял, профессор. В спальню не возвращаться. Я, честно говоря, и не собирался, - голос Гарри звучал хмуро, и гром на улице ворчал, будто поддерживая его.

– Мы, - голос Гермионы был сиплым, как если бы это не Рон, а она кричала долго и протяжно. – Мы пойдем в свою комнату.

Джинни не проронила ни слова, но направилась не в комнату, а вниз по лестнице, в гостиную. Глухой стук возвестил о том, что она наткнулась на кресло. Гермиона спустилась вслед за ней, держась за поручень лестницы и на всякий случай ощупывая рукой путь перед собой. Молнии блистали за окном, то и дело освещая гостиную кратковременными вспышками света, и в эти моменты Гермионе удавалось выхватывать куски гостиной из общей темноты. Гарри сидел в кресле у камина. Джинни обнаружилась в том же кресле, на которое и налетела. Видимо, она просто безвольно рухнула в него и теперь лежала, уложив голову на один подлокотник, ноги – на другой, свесив руку так, чтобы пальцы касались пушистого ковра, и смотрела самым безразличным взглядом в потолок, на котором блестело темное пятно воды. Той самой воды, что еще с утра была Роном. Гермиона опустилась в кресло у дальней стены, обняла колени руками, уткнулась в них лбом и закрыла глаза, раскачиваясь из стороны в сторону. Это, должно быть, была шутка. Рон не мог так с ней поступить. Он не мог просто растаять, раствориться, стечь темной водой с кровати и навсегда, навсегда оставить ее одну. Нет, конечно же нет. Это просто какой-то несмешной, глупый розыгрыш из арсенала Джорджа. Вот сейчас, в эту самую минуту, Рон – настоящий, целый и невредимый – войдет в гостиную, бросит метлу, снимет промокшую насквозь мантию, пожмет Гарри руку в знак примирения, потреплет Джинни по волосам и обнимет ее, Гермиону. Да, именно так. Вот сейчас.

Гермиона прислушалась, но шаги в коридоре так и не раздались. Но призрачная надежда, на то, что нужно подождать еще минутку. Еще полминутки. Еще две минуточки. Еще хоть пять минут – и Рон придет. Он обязательно придет и все будет как раньше. Конечно, она осыплет его проклятиями, назовет бесчувственным дураком, но это все будет потом, потом, потом. Только бы он пришел.

– Еще минуточка, - шептала Гермиона одними губами, раскачиваясь из стороны в сторону, - еще минута. Он не мог. Не мог. Не мог.

– Не мог, - раздался в темноте гостиной шепот Джинни. – Он не мог так с нами поступить! Не мог!

Гостиную затопили рыдания, перемежавшиеся частыми всхлипами, которые прервал только голос Гарри.

– Я схожу в Больничное крыло за успокаивающей микстурой. Посиди с ней, - судя по звуку, Гарри встал с кресла, и шаги, зазвучавшие в комнате, лишь подтвердили догадку Гермионы. Сама она поднялась на ноги и осторожно прошла к креслу, в котором лежала Джинни, беспомощно колотившая рукой по полу.

– Джинни, мне тоже очень тяжело, - попробовала успокоить ее Гермиона, но Джинни только взвыла еще громче, и в очередной вспышке стало видно, как она выгибается дугой, как царапает пальцами свои руки и плечи, словно желая не только разорвать на себе мантию, но и содрать с себя кожу. Гермиона схватила бутылку тыквенного сока, забытую кем-то на столике, откупорила ее и сунула в руки Джинни.

– Пей. Пей и успокаивайся, - почти приказала она. Джинни послушно схватила бутылку и стала пить, смешивая слезы с соком, захлебываясь этим коктейлем отчаяния, пить жадно, словно желая утопить горе в этой бутылке. А с потолка капала черная, как и все вокруг, вода, и звон капель говорил о том, что это не сон, что Рон не войдет в башню, что надежда ушла вместе с ним. Навсегда.

========== Глава 3 ==========

Ночь казалась Гермионе бесконечной. Спать она так и не ушла, будучи не в силах оставить Джинни в Общей Гостиной. Даже когда Гарри вернулся из Больничного Крыла, приволакивая правую ногу – как он пояснил, движущиеся лестницы в кромешной тьме словно взбесились – Гермиона не смогла пересилить себя и подняться к себе. Она честно попыталась, но оказалось, что ноги отказываются вести ее в спальню. За те два месяца, что они проучились на седьмом курсе, у Гермионы и Рона выработался своеобразный ритуал: как бы долго ни засиживались они у камина, он всегда поднимался первым, она – за ним. У лестницы Рон притормаживал и чуть отходил в сторону, пропуская Гермиону вперед, затем короткий подъем по ступеням и невесомый, почти незаметный поцелуй, прежде

чем разойтись по спальням. И вот теперь, когда Рона не стало, Гермиона не могла подойти к лестнице, перед которой никто больше не притормозит и не пропустит ее вперед. Да что там, она даже из кресла не смогла подняться, не получив привычного и даже в некоторой мере родного сигнала. И теперь она, словно сомнамбула, сидела в кресле, вцепившись руками в собственные мигом озябшие плечи и покачиваясь из стороны в сторону. На соседнем кресле кое-как устроились Гарри и Джинни, которая выпила одним глотком всю бутыль успокаивающей микстуры – а ее бы хватило на то, чтобы привести в порядок нервы двух или трех курсов – и теперь просто безучастно смотрела в стену над камином, но, похоже, не видела ее. Гарри, конечно, поглаживал Джинни по волосам, но делал это скорее машинально, чтобы хоть куда-то деть руки, и глаза его казались навеки ослепшими, таким отрешенным был его взгляд. Вместе они сплелись в один большой комок скорби, который просто замер в осознании необратимости произошедшего. Гермиона даже в какой-то момент почувствовала себя лишней, хотя на самом деле это было не так. Все трое были едины в своем горе: лучший друг, ставший практически братом, родная сестра и любимая девушка. Молнии, до сих пор вспыхивавшие за окном, позволяли Гермионе выхватывать картинку за картинкой из мрака гостиной. Вот взъерошенная больше обычного макушка Гарри. Трещина на дужке очков. Рассеченная губа. Вот Джинни, сбившаяся в комок в руках у Гарри. Глаза красные, но слез нет – не осталось. Ссадины на руке – наверняка, счесала об жесткую шерсть ковра, когда билась в истерике. Волосы взъерошены, клок болтается отдельно – рвала на себе волосы от горя. Гермиона поймала себя на том, что рассматривает друзей вместо того, чтобы грустить, и поразилась собственной черствости. Трелони, наверняка, была права: «Душа суха, как страницы книг». Устыдившись собственных мыслей, она поднялась из кресла и принялась высматривать во мраке гостиной страницы учебника, разлетевшиеся в тот момент, когда Джинни врезалась в столик и свалила на пол и его, и подсвечник, и гору пергаментов. Казалось, это было вечность назад. Да, вечность, или даже две вечности. Это было до того, как… Гермиона не могла позволить себе даже мысленно произнести простые слова: «До того, как Рона не стало». Будто бы это было ее ниточкой, словно время можно было повернуть вспять. Она бежала от мысли о том, что Рон ушел от них навсегда, она страшилась ее, словно бы эти слова были финальной точкой, приговором им всем. Гермиона подняла с пола ветхий переплет и провела по нему пальцами. Ей грозила ужасная взбучка от мадам Пинс, возможно, даже отработка, но какой смысл имели отработки и наказания, ругань и крики, когда на ее глазах родной и любимый человек рассыпался мириадами капель. Гермиона Грейнджер, пережившая Вторую Магическую Войну, повидала много смертей. И многие можно было предотвратить: вовремя метнуть контрзаклятие, подоспеть с целебными зельями, применить Защитные Чары. «Но Рон не умер, - твердо сказала она сама себе, - он просто перестал существовать». Конечно, это было намного страшнее. Они ведь даже не попрощались. Очередная вспышка молнии озарила гостиную, и Гермиона подняла страницу книги с пола.

– Попробуй Акцио, - хрипло проговорил Гарри, и Гермиона даже не сразу узнала его голос.

Палочка оказалась в кармане. Гермиона достала ее, и на самом краешке сознания мелькнула мысль о том, что даже палочка теперь лежит в руке неправильно, словно чужая.

– Акцио страницы книги, - Гермиона неуверенно повела палочкой, и чуть не вскрикнула, когда ворох листов пронесся по воздуху, разрезая шелестом, показавшимся оглушительным, тишину.

– Сработало, - без энтузиазма резюмировал Гарри. – Попробуй Люмос, Гермиона. Эта темень как будто выедает всю душу изнутри.

– Люмос, - Гермиона, окрыленная удачей, взмахнула палочкой, но чуда не произошло. – Люмос. Люмос. Люмос Максима!

Ее шепот перешел в крик, а крик оборвался на всхлипе. Гермиона снова чувствовала спиной дыхание тьмы и того ужаса, что в ней прятался. Она ошибочно понадеялась на то, что Гриффиндорская гостиная, всегда теплая и уютная, защитит ее от этого мрака, что здесь она будет в безопасности. Но она ошиблась. Мрак просочился во все щели замка, занял каждую, даже самую маленькую комнатушку, и теперь никто и нигде не был в полной безопасности. Тьма поглотила весь свет, даже тот, что создавался чарами, и Гермиона опять ощутила непреодолимое желание бежать, как можно дальше, искать укрытие от этой наползающей тьмы, которая обволакивала ее своими липкими черными лоскутами. Гермиона передернула плечами, стремясь сбросить это ощущение, но оно лишь усиливалось. Она неосознанно махнула рукой, сжимавшей палочку, которая тут же отозвалась заклинанием. Раздавшийся звон разбитого стекла оповестил о том, что заклинание нашло себе мишень. Ею оказалась небольшая вазочка, стоявшая на каминной полке, и теперь она осыпалась на ковер грудой осколков. Гермиона бессильно испустила полувздох-полувсхлип и опустила руки.

– Потише можно? – рявкнул кто-то с лестницы, и сверху раздался оглушительный хлопок двери, от которого все трое вздрогнули. Одновременно с ним за окнами грохнул гром и полыхнула молния.

– Они еще не знают, - догадалась Гермиона. – Они не знают, что не все заклинания работают.

– Да какая разница, - пробормотала Джинни.

– Прости? – Гермиона повернулась туда, где, предположительно, была Джинни.

– Какая разница, работают глупые заклинания или нет? – повторила Джинни, чеканя каждое слово. – Какая теперь разница, когда мой брат умер?