Черные люди

Щербинина Зоя

– Он не умер, - выпалила Гермиона и почувствовала, что к горлу подступает отвратительный ком.

– Гермиона, - голос Гарри звучал хрипло, но была в этой хрипотце своеобразная мягкость. – Я понимаю тебя, Гермиона. Мы все должны понять друг друга. А еще нам лучше поспать. Идите к себе.

– Нет, - отрывисто сказала Гермиона, а Джинни, будто потратив все силы на слова, только мотнула головой.

– Вам нужно поспать, - повторил Гарри, и Джинни сдалась. Она поднялась из кресла и побрела к лестнице. Молния осветила ее фигурку, поставившую ногу на нижнюю ступеньку. Гермиона качнула головой, хотя и не была уверена, что Джинни ждет ее. В груди защемило еще сильнее. Гермиону не покидало ощущение, что Рон тут, рядом с ней, что он просто засиделся в кресле – или это она слишком рано собралась уходить. Еще секунда, и он вскочит с места, бросится к лестнице, чтобы потом пропустить Гермиону вперед. Но Рона в гостиной не было. Не могло быть. «Рона нет и никогда больше не будет», - выстукивали по карнизу огромные черные капли. Гермиона беспомощно обвела взглядом гостиную и посмотрела на замершую на лестнице Джинни, которая безразлично глядела словно сквозь Гермиону, куда-то в стену позади нее, а то и еще дальше. Постояв так еще с минуту, словно додумывая какую-то мысль, Джинни повернулась и медленно пошла наверх, в спальню.

– Ты тоже иди, - выдохнул Гарри.

– Нет. Не могу. Ей нужно побыть одной, а я, - Гермиона попыталась сглотнуть тот тугой ком, что стоял в горле. – Я все равно не усну.

Гарри не

ответил, лишь молча зашуршал мантией, укладываясь в кресле. Гермиона повернулась на звук и просто глядела в темноту, сама не понимая, что она хочет там увидеть. Глаза уже почти свыклись с отсутствием света. Пока в гостиной были Гарри и Джинни, она не заостряла на этом внимание, но теперь, когда Джинни ушла, а звук мерного дыхания спящего Гарри смешался с шумом ливня за окном, осознание обрушилось на Гермиону словно гранитная глыба. Она уже могла различать в темноте очертания предметов. Она привыкла к отсутствию света, и теперь ее захлестнул страх того, что она и сама сольется с этим мраком, станет его частью, что мрак поглотит ее душу, как поглотил последние искры света, оставив лишь колючие молнии за окном. Гермиона принялась бродить по гостиной, ощупывая предметы, что попадались ей на пути, надеясь хоть чем-то занять руки – и мысли, только бы не думать. Она собрала осколки вазы, но восстанавливать не стала, а просто заставила их исчезнуть с помощью Эванеско. Не понимая, что она делает, Гермиона подошла к креслу, в котором обычно сидел Рон, облокотилась на его спинку и стала поглаживать обивку, совершенно не обращая внимания на то, что по щекам текут горячие, почти обжигающие слезы. Гермиона никогда раньше не замечала, что ткань обивки кресел была такой мягкой, что ворсинки так приятно могут гладить пальцы, что по краям спинки ворс более упругий, нежели ближе к ее центру, а в самой середине спинки ворса практически не осталось. Сколько поколений учащихся откидывали голову на эту спинку после тяжелого трудового дня – не сосчитать. Она точно помнила лишь одного. Того, кто сидел в этом кресле еще утром, устремив еще сонный взгляд в камин. Того, для кого она грела это кресло, читая книгу. Того, кого она ждала с тренировки. Пальцы нащупали какой-то волос на спинке, и Гермиона протянула его между пальцами. Длинный и непослушный, этот волос принадлежал ей самой. Она смахнула его на пол и вернула руки на спинку кресла, почти маниакально шаря по ней пальцами, сама не понимая до конца, что ищет. То ли домовые эльфы так хорошо выполняли свои обязанности, что проводили уборку не только по ночам, но еще и в то время, пока все на занятиях, то ли была другая причина, но Гермиона внезапно поняла, что она ищет. Чего она не находит на обивке кресла. Волос. Подсознательно она надеялась найти хоть один рыжий волосок. Зачем – она даже не задумывалась, почти в отчаянии шаря руками по спинке и не находя его. Гром, сотрясший окрестности и заставивший стекла жалобно дребезжать, словно отрезвил Гермиону, и она шарахнулась от кресла, будто бы оно могло ее обжечь. На улице сверкнуло так ярко, что Гермиона повернулась к окну, в неистовой, инстинктивной тяге к свету, к тому единственному источнику, что у нее остался.

За окном бушевала самая натуральная буря. Тучи были такими низкими, что, казалось, небо готовится обрушиться на Хогвартс. Черные, с темно-серыми прожилками, они казались сделанными из гранита, тяжелого и холодного, способного похоронить под своей массой их всех. Ветер, гулявший по окрестностям, можно было назвать скорее ураганом. Он гнул практически до земли вековые деревья Запретного леса, и они стонали под его напором. Те, что были уже не в силах гнуться, ломались с оглушительным треском, ничуть не уступавшим грохоту грома. Гермиона стояла у окна, она смотрела на лес издалека и сверху, но все же вздрогнула, когда практически на самой опушке леса переломилась пополам огромная ель и покатилась к Черному озеру. Гермиона проводила ее взглядом и зябко поежилась, когда ель обрушилась в воду, подняв фонтан брызг, которые на несколько мгновений рассеяли темно-серую дымку тумана, что клубилась над озером. Этот туман Гермионе совершенно не нравился. Он не просто стелился над озером. Он казался живым, он поворачивал в сторону замка, несмотря на боковой ветер, и он двигался. Движение его явно не зависело от ветра, он будто хищник, крался к замку, и Гермиона поняла, что теперь точно не сможет спать, пока не закончится этот жуткий дождь. Какое-то странное предчувствие обуяло ее. Казалось, стоит закрыть глаза, и этот туман укроет тебя своим антрацитовым саваном, выпьет из тебя все соки и превратит в тяжелую гранитно-черную тучу. Стоило только подумать об этом, как паника захлестывала с головой, вспенивалась на коже, толкала в спину, заставляла ноги подкашиваться, а руки – дрожать. Гермиона вцепилась в холодный камень стены, чтобы не упасть, и хотела отвести взгляд от окна, повернуться к стихии спиной, но не смогла, будто бы буря черно-серых красок загипнотизировала ее. Так она и смотрела на туман, что дюйм за дюймом сползал с озера, двигаясь к замку, медленно и неумолимо. Он закручивался внутри самого себя в маленькие вихри, и от них на непроницаемой угольно-черной глади озера появлялись небольшие воронки. Холодное липкое чувство враз поглотило Гермиону, она ощущала, что туман уже вползает в ее сердце, уже клубится там, хотя и не дошел еще до замка.

Осознание пришло настолько внезапно, что Гермиона чуть не захлебнулась им и резко отвернулась от окна. Глаза, избалованные вспышками молний, никак не хотели различать в темноте гостиной очертания предметов, но даже кромешный мрак не мог помешать ей понять одну простую вещь: когда они с Гарри и Джинни спустились в гостиную, с потолка капала вода. Та самая вода, каплями которой рассыпался Рон. А теперь в гостиной стояла оглушающая тишина. Гермиона прислушалась, надеясь услышать хотя бы сонное дыхание Гарри, или какое-то шевеление в спальнях наверху, но в Гриффиндорской башне царило безмолвие. И тут до ушей Гермионы, чей слух невероятно обострился в темноте, донеслось шипение. Еле слышное, почти незаметное, оно доносилось от камина. Как раз оттуда, куда капала раньше вода. Отсвет молнии осветил гостиную, и Гермиона еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от удивления и испуга: вода, стекшая с потолка и расплывшаяся уродливой черной лужей у камина, исчезла. От того места, где она красовалась, теперь тоненькой струйкой поднимался дымок. Гермиона прищурилась и вгляделась во мрак. Это был не дым, нет. Туман поднимался с пола, собираясь в небольшой сгусток. Гермиона сглотнула, и сгусток колыхнулся, будто бы ища источник звука. Безумная мысль вспыхнула в мозгу, но тут же была отброшена. Не может же туман быть живым, способным рассуждать и искать цель. И все же Гермиона отошла в тень стены, опасаясь, что сгусток заметит ее силуэт, подсвеченный грозой, и одновременно ругая себя за глупый, почти первобытный страх перед таинственным явлением. Но стоило только прижаться к стене, как сгусток тумана шевельнулся и замер. Внезапно Гарри всхрапнул, и Гермиона еще сильнее вжалась в стену и затаила дыхание, умоляя сердце не так громко колотиться в тишине ночной гостиной. Однако в следующий миг она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть, когда туман хищным зверем взвился над Гарри и стремительно прошил его насквозь, вылетев из спинки дивана. Гарри рвано выдохнул, будто от боли, и потер бок. А сгусток тумана рванулся в сторону окна, заставляя Гермиону разве что не сливаться с камнем стены. Он замер на несколько мгновений, а затем прошел сквозь стекло, устремившись вниз, к подножию замка, словно камень. Гермиона, наконец, отошла от стены и вернулась к окну, наблюдая округлившимися от непонимания и страха глазами за его стремительным падением. Пальцы на ногах похолодели, а руки крупно дрожали, нервы звенели, словно стальные

нити, когда Гермиона увидела, что сгусток достиг земли и слился с пеленой тумана, которая была уже на подступах к замку. Туман уже клубился около Гремучей Ивы, которая даже не пыталась отогнать его своими ветвями. Промокшая и оттого почерневшая, одинокая стояла она перед приближающимся туманом, словно отчаянный воин, вышедший против вражеской орды. Туман окутал ее по самую верхушку, такой густой, такой плотный, что за ним не было видно даже очертаний Ивы. Он будто кружил вокруг нее, причудливо играя переливами серого в отблесках молний. Лишь по небольшим завихрениям, закручивавшимся то тут, то там, словно туман пытался окутать каждую веточку по отдельности, Гермиона понимала, что Ива еще на месте. Безумная догадка поразила ее, и столь же безумны были попытки прогнать ее прочь из головы. Гермионе на миг показалось, что туман ядовит, что он пытается отравить каждую веточку, каждый листочек Ивы, будто переманивая несчастное дерево на свою темно-серую сторону.

Туман схлынул подобно воде, обнажая абсолютно черный ствол Ивы и ее поникшие ветви. Гермиона присмотрелась и обомлела: под Ивой стояла фигура, облаченная в черные одежды. Она была высокой и худой, будто бы вытянутой. Сначала Гермионе показалось, что фигура под деревом колышется на ветру, но, присмотревшись, она увидела, что это не так. Фигура не колыхалась, нет, она переливалась, словно была вся из черной жидкости, которая мерцала в свете грозы. Причудливые завихрения темно-серого и глубокого черного цветов создавали впечатление, будто фигура формируется из дыма и этот процесс еще не завершился. Гермионе хотелось броситься наутек, но в то же время она не могла оторвать глаз от черного человека под Гремучей Ивой. А он, казалось, был абсолютно равнодушен к бушующей буре, к грохочущему грому и треску ломающихся деревьев, к хлестким каплям дождя и к пронзительному ветру. Фигура неподвижно стояла в эпицентре, и даже плащ ее ни разу не шелохнулся, словно бы она сама была источником бури или подчинила ее себе. Гермиона с трудом убедила саму себя, что от человека под Ивой она защищена как минимум стенами замка, и он не может ее увидеть и услышать, и наконец-то выдохнула, расслабив и слегка опустив плечи. Она была в безопасности, да. Фигура в плаще, из-под которого сочился туман, да и сама словно сотканная из дождя и тумана, не могла до нее добраться. Гермиона была слишком высоко и далеко. За массивной каменной стеной. Да что там, фигура даже не знала о ее, Гермионы, существовании. Дыхание пришло в норму, сердце уже не колотилось бешеной птахой, а равномерно отбивало удары.

Когда вдруг фигура повернулась к замку и подняла голову, скрытую под капюшоном, вверх. Гермиона вмиг почувствовала, что зубы паники снова смыкаются на ее руках. Под капюшоном не было лица. Даже очертаний, которые должны были бы хоть как-то проглядывать. Первой мыслью, вспыхнувшей в голове у Гермионы, было: «Дементор». Но ведь даже у дементоров была голова. Да, у них не было глаз или носа, но то отверстие, тот «рот», служащий для высасывания души, все же размешался на голове, и под капюшоном у дементора ее очертания можно было рассмотреть. Здесь же Гермиона не видела никаких очертаний, лишь черный плащ, да капюшон, острый верх которого был устремлен в грозовое небо, словно законов природы для него не существовало. Гермиона уже почти готова была предположить, что это просто плащ, который какими-то хитроумными чарами заставили стоять подобно человеку и готова была поклясться найти шутника и проучить его, когда фигура повернула голову в сторону окна. Черная пустота под капюшоном смотрела теперь четко на Гермиону, и та вмиг ощутила, как сводит пронзительным холодом все тело. Гермиона бросила короткий взгляд на свои руки, ожидая увидеть на них иней – такой мороз пробирал ее, но инея не было, а взгляд, не подчиняясь Гермиониной воле, вернулся к окну. Черная фигура под деревом снова замерла, будто бы глядя в окно Гриффиндорской гостиной. Ощущение безопасности, иллюзия защищенности вмиг рухнули, и теперь Гермиона будто бы стояла сама под проливным дождем, и от таинственной фигуры ее отделяло всего лишь несколько дюймов. Серо-черный туман подкрадывался все ближе и ближе к замку, и она ощущала его холодное влажное дыхание на своей мгновенно замерзшей щеке. Мысли и образы с бешеной скоростью закрутились в голове: Рон, рассыпающийся каплями воды; сгусток тумана, камнем рушащийся на землю; обездвиженная и почерневшая Гремучая Ива; туман вокруг нее и черная фигура, сотканная из него.

Кусочки мозаики сложились. «Рон!» - промелькнуло в ее голове, и словно подтверждая ее догадку, фигура подняла руку и помахала ей. Гермиона сделала над собой титаническое усилие и задернула плотные шторы на окнах, окончательно погрузив Гриффиндорскую гостиную во мрак.

========== Глава 4 ==========

То, что наступило утро, Гермиона поняла только по ударам школьного колокола. Его гул, усиленный туманом и подчеркнутый ударами грома, эхом прокатился по замку и его окрестностям. Она вздрогнула, будто очнувшись ото сна, хотя за всю ночь так и не сомкнула глаз, проведя ее на ногах и пытаясь чем-то занять руки, лишь бы не перебирать в памяти каждый миг, проведенный рядом с Роном. Однако у нее не получалось. Слишком свежо было в памяти все, что их связывало, и слишком внезапна была эта утрата. Гермиона стремительно подошла к окну, вспомнив, что совсем скоро начнут спускаться студенты и закрытые шторы могут вызвать вопросы. Она силилась вспомнить, но на ум так и не пришел ни один случай, когда она видела шторы закрытыми. Гермиона рывком открыла их и взглянула в окно. Утро не слишком отличалось от ночи, на улице все так же бушевала гроза, разве что небо было теперь не угольно-черным, а свинцово-серым. Не слишком большая разница. Гермиона опустила взор чуть ниже, к подножию Гремучей Ивы. Черная фигура, которую она никак не могла перестать называть Роном, стояла все там же. Стоило Гермионе отметить это, как фигура снова подняла руку. Душу сковало ледяное чувство страха, хотя, казалось, сильнее, чем этой ночью, бояться было просто некуда. Гермиона на всякий случай отошла от окна и повернулась к лестнице лицом, подставляя окну идеально выпрямленную – до боли в мышцах – спину.

Наверху начал раздаваться стук дверей. Студенты один за другим спускались в Общую гостиную, недоуменно глядя на Гермиону, которая выглядела так, будто ее всю ночь пытали, и на спящего в кресле Гарри. Однако никто не рисковал задавать вопросы. Один из третьекурсников открыл было рот, но Гермиона смерила его таким тяжелым взглядом, что он поспешил убраться прочь из башни. Джинни спустилась последней и остановилась у подножия лестницы, словно не желая и близко подходить к Гермионе. Вид у нее был ужасный. Растрепанная, с красными глазами, в мятой квиддичной форме – видимо, она не только не легла спать, но даже не удосужилась раздеться. И вот теперь она стояла у подножия лестницы и сверлила Гермиону взглядом, в котором та усмотрела некий укор.

– Гарри еще не проснулся, - зачем-то сообщила Гермиона.

– Сама вижу, - буркнула Джинни, наклоняясь к Гарри. – Просыпайся. Уже утро. Нужно вставать.

Гарри не реагировал. Он даже не всхрапнул, не пошевелился, не проворчал ничего сквозь сон, и это настораживало. Это пугало. Это заставило Гермиону сдвинуться, наконец, с места и подойти к Джинни.

– Джинни, что-то не так, - осторожно начала она, но Джинни лишь отмахнулась, пытаясь разбудить Гарри.

Гермиону, только начавшую успокаиваться, снова пробил озноб.

– Джинни, оставь его. Пускай выспится. Пускай выспится хотя бы он, если уж у нас не вышло, - тихо проговорила она.

– Хватит командовать, Гермиона, — вспыхнула вдруг Джинни.

– Успокойся, пожалуйста, - вздохнула Гермиона, беря ее за плечо. – Ты ночью глаз не сомкнула, я это вижу. Я тоже не спала ночь. Давай попробуем взять себя в руки и хотя бы спустимся позавтракать.

– Как ты можешь думать о завтраке? – взорвалась Джинни. – Как ты можешь думать о еде, когда умер Рон! Ты слышишь, Рон! Это был мой брат! И, кстати, твой парень. Или тебе безразлично?