Черные ножи 4
Шрифт:
— Я остаюсь! — конечно, Настя имела собственное мнение, я и не сомневался.
— У тебя ребенок, товарищ военврач! Твоя первая забота — защитить его!
— За ним присмотрят, а потом я к нему вернусь.
Еще мне не хватало тащить Настю в лагерь на верную смерть. Одно дело, когда все вместе, да по поручению Крюгера, а совсем другое — вот так, вдвоем.
Ее губы задрожали, но не от слез, а от негодования. Она рвалась в бой и не хотела бросать меня одного.
— Дима! — она подошла вплотную, встала чуть боком, слегка касаясь меня плечом.
Нас никто не слышал, все грузились на телегу,
— Анастасия Павловна! Это приказ!
— Я старше тебя по званию, забыл?!..
Поправлять ее я не стал, лишь сказал негромко:
— Сохрани себя. У тебя есть мужчина, ты нужна ему. Ираклий Давидович, кажется? Он врач?
Настя почернела лицом.
— Хирург. Был. Он погиб.
— Соболезную, но теперь у тебя есть Ваня, спаси его! Это сейчас твое главное дело!
Я видел, что она упрямится. Еще не хватало, чтобы, когда я отойду, она пошла за мной следом. Это нужно было решить здесь и сейчас.
— Настя, я очень тебя любил, ты была для меня всем. Но я изменился, через многое прошел и больше не испытываю эмоций. Моя душа мертва. Сгорела и развеялась пеплом. Ты тоже стала другим человеком. Прошу, делай то, что я говорю! Это очень важно! Понимаешь?
Она долго смотрела на меня, потом кивнула.
— Я все сделаю, не переживай.
— Возьми мой нож. Пусть это оружие защитит тебя в случае опасности, — я протянул Насте свой именной черный клинок в ножнах, прошедший со мной и огонь, и воду, и медные трубы.
Девушка взяла нож двумя руками и спрятала его под робу.
Мгновение я думал, не отдать ли ей микропленку? Со знанием немецкого Насте легко будет попасть в Берлин — нужно лишь добыть гражданскую одежду и документы. И уже потянулся было рукой к пленке, но в последний момент передумал. Слишком большая ответственность и риски. Пусть она лучше думает о себе и Ване, пусть они выживут. Не буду подвергать ее новой опасности.
— Теперь уходи, времени больше нет…
Настя выдохнула, будто откидывая от себя все плохое, и пошла к телеге, ни разу не обернувшись. Через минуту Вернер тронул поводья, и повозка двинулась в обратный путь. Его сыновья шли следом, места на повозке для них не осталось.
Восемь женщин и пятеро детей, тесно прижавшись друг к другу, сумели укрыться под сеном и со стороны были не видны. Конечно, любая проверка их легко обнаружит, но бауэр поведет повозку обходными дорогами, и даст бог, они доберутся до места.
Я проводил их взглядом, а потом пошел в направлении лагеря. По моим прикидкам, идти оставалось километров десять — пятнадцать.
Сдержит ли Вернер слово, сможет ли спасти женщин и детей? И Настю?
Несмотря на мои слова, я чувствовал, что в душе у меня все еще остались чувства к этой девушке. Она была первой, в кого я влюбился в морозном Челябинске, и я пронес это чувство сквозь годы. Любовь моя была простая и наивная. То были и чувства офицера, погибшего в далеком будущем, и почти детские эмоции Димки, который не дожил до момента первой взаимности. И все сплелось, запуталось, перемешалось в моей душе. Но одно я знал точно: Настя была и останется особенным человеком, за которого я отдам свою жизнь, если понадобится. Но уйти с ней я не мог. Есть вещи важнее личных эмоций. Я мог изменить будущее в лучшую сторону, я один мог
К Заксенхаузену я добрался почти в полночь.
На подходе к лагерю, понимая, что меня ожидает, я устроил тайник в лесу сбоку от дороги, куда спрятал микропленку. Тут никто не найдет, и лишь я буду знать правильное место.
Я медленно шел по дороге, обдуваемый всеми ветрами, запорошенный снегом, пока не попал в луч прожектора с одной из вышек.
— Стоять! Не двигаться!
Я поднял руки вверх и замер на месте. С дозорными лучше не шутить, расстреляют при малейшем намеке на неподчинение.
Из ворот выскочили несколько эсэсовцев с винтовками в руках.
— Капо Шведов! — прокричал я, наблюдая за их стремительным приближением. — По приказу штурмбаннфюрера Крюгера!
Не помогло.
Первый же солдат сходу ударил меня прикладом в живот с такой силой, что я тут же согнулся от боли пополам.
Вторым ударом меня бросило в полное небытие.
Глава 18
— Кто твой связной в лагере? — удар плетью со стальными нитями резко ожег мне спину.
Алекс фон Рейсс проводил допрос собственноручно, лишь один из солдат-эсэсовцев помогал ему, подавая инструменты. Сейчас дело дошло до плети. До этого были клещи, которыми у меня вырвали три ногтя на левой руке. Раскаленный прут, оставивший на моем теле несколько пульсирующих болью отметин. И обычный хирургический скальпель, срезавший изрядный кусок кожи на левом плече.
— Господин рапортфюрер, — я едва мог говорить, слова терялись во рту, зубы скрипели, — я ничего не знаю… я еле уцелел и вернулся в лагерь… прошу, поверьте мне!..
Фон Рейсс смотрел на меня презрительно, как солдат на вошь, мои слова попросту проигнорировал и продолжил кричать прямо в лицо:
— Кто отдал приказ помочь бежать заключенным? Кто координировал удар по каравану? Отвечай, свинья! Скажешь правду, умрешь быстро!
— Я говорю правду, господин рапортфюрер…
Удар, еще удар. Сколько боли может вытерпеть человеческое тело? Каковы пределы физических возможностей организма? Я думал, что никогда этого не узнаю лично. А, вот, довелось…
Допрос шел уже третий час, и пока я держался. Правда, несколько раз сознание плыло, но ледяная вода, которую плескал мне эсэсовец в лицо, быстро приводила в чувство. При этом я прекрасно понимал, что до серьезных пыток дело еще не дошло. Это была просто разминка. Полагаю, фон Рейсс сам не до конца был уверен в том, что я причастен к случившемуся, поэтому не слишком усердствовал. Но он должен убедиться в моей невиновности на все сто процентов и поэтому будет продолжать выполнять свою работу, пока не запытает меня до самой смерти. Если же я выживу, то… что потом? Скорее всего, пуля в затылок, а тело — в крематорий. Самое легкое и привычное ему решение. Но до тех пор, пока остается шанс вытащить из меня сведения, убивать меня не станут.