Черные ножи 4
Шрифт:
Я видел, что она меня узнала, но никак не показывает этого. Умница!
Лицо ее сильно осунулось, появились темные круги под глазами, но в целом выглядела Настя хорошо. Как видно, в плен попала недавно и не успела еще вкусить лагерную жизнь в полной ее красе.
Пауза затянулась. Я спиной чувствовал проснувшийся интерес Ревера, поэтому нарочито громко произнес:
— Вот вы, например, девушка. Как ваше имя?
— Заключенная Волжина. Номер три, два, пять, два, восемь.
— Ко мне обращаться капо Шведов, — громко сказал я, обращаясь сразу ко всем. Потом вновь повернулся к Насте. Она — молодец —
Давай же, не подведи меня, отвечай именно то, что я хочу услышать. Тогда есть шанс вытащить тебя хотя бы из этих стен, а дальше — посмотрим.
— Очень люблю, господин капо, — безразличным голосом ответила девушка, — раньше не пропускала ни одной постановки.
— Надеюсь, и немецким вы владеете? — подсказал я правильный ответ.
— В достаточной степени, — на чистом хохдойче сказала Настя, — а так же французским и английским.
— Шикарно! — восхитился я. — Идеальная кандидатура! Подходящая фактура, знание языков. Господин штурмбаннфюрер будет очень доволен! Что вы скажете, господин офицер?
Ханнес равнодушно пожал плечами.
— Обычная девка, капо. Таких много. Но решать вам. Господин Крюгер четко выразился по этому поводу.
— Вы нам подходите, Волжина. Отойдите в сторону. После общего отбора поедете с нами. Надеюсь, детей у вас нет?
Я уставился на нее в упор, пытаясь передать свою мысль. Догадается или нет? Давай же, Настасья, ты всегда отличалась умом. При этом, разумеется, я знал точно, что ребенка у нее нет и быть не может — даже, если бы она была беременной в последнюю нашу встречу, то за столь короткое время не успела бы родить — слишком мало времени прошло с тех пор. Но в Равенсбрюке существовало негласное правило: если мать погибала, то о ее ребенке брала на себя заботу другая женщина. Так рассказывал мне Зотов, а уж откуда он это знал, бог весть.
— На моем попечении находится мальчик пяти лет от роду, — Настя ответила спустя, выдержав небольшую, практически незаметную паузу.
Отлично! С собой надо забрать как можно больше детей, тут они не выживут, а там… шанс имеется.
— Его можете взять с собой. Мальчику так же будет обеспечен усиленный паек и хорошие условия. Приказ господина штурмбаннфюрера.
Услышав эти слова, женская шеренга оживилась. Одно дело пытаться спасти свои жизни, на которые многие уже давно махнули рукой, а совсем другое — дать шанс уцелеть одному из детей.
Я шел вдоль строя и говорил с каждой женщиной. Большинство пытались произвести на меня хорошее впечатление, рассказывая о своих талантах, реальных и мнимых. Думаю, если бы не возможность увезти отсюда детей, большинство проигнорировали бы это предложение. А так… они старались. Не для себя, для будущего.
Вот только брать всех подряд я никак не мог, Крюгер бы не понял и отстранил бы меня от этой задачи. Приходилось отказывать, и каждый отказ был — словно ножом по сердцу.
Те, кого я отобрал, отходили в сторону и ждали. Остальных уводили, потом приводили новую группу, и все начиналось сначала. Понятное дело, я не требовал исполнять женщин этюды или читать стихи, просто разговаривал с ними, выясняя, чем они занимались прежде и могут ли их навыки оказаться полезными.
Постепенно, труппа набиралась. Я даже нашел одну бывшую оперную
Дай бог, что я не ошибся, и что, увезя их из Равенсбрюка, помогаю им, а не наоборот. Я постараюсь сделать все, от меня зависящее, чтобы спасти тех, кто невольно попал под мою опеку.
Периодически я поглядывал в сторону Ревера. Тот откровенно скучал, но потом две огромные, по габаритам схожие с мужчинами, надзирательницы принесли ему бутылку вина и закуску, и Ханнес перестал тяготиться скучным времяпровождением, чуть расслабился, поглядывая в нашу сторону лишь изредка. Через минуту он уже мило болтал с надзирательницами, а те млели от его внимания.
Солдатам подали пиво и колбасу, и они тоже чувствовали себя вполне комфортно.
Один лишь Виндек, которому не принесли ничего, зло ходил за спиной унтер-офицера туда-сюда и следил за каждым моим действием. Поэтому приходилось быть очень осторожным. Он явно что-то смутно подозревал, но никак не мог сообразить, в чем именно я повинен. Однако, интуиция у Виндека работала прекрасно. С ним нужно было решать вопрос, причем, самым кардинальным образом. Вот только как все устроить?..
В итоге, к полудню я отобрал восемь женщин — тот максимум, что обозначил Крюгер. Вместе с ними я взял пятерых детишек. На большее число не решился, опасаясь, что наш меценат взбеленится и велит всех отправить обратно. Но пять детей — два мальчика и три девочки — это первая удача!
После того, как отбор завершился, в Равенсбрюке мы более не задержались и двинулись в обратный путь. Как и обещал Ревер, для женщин и детей выделили две подводы, запряженные старыми кобылами. Править одной назначили меня, ко второй определили Виндека, весьма недовольного таким поворотом дела.
Особого скарба у женщин не имелось, дети же вообще напоминали собой призрачные тени — были до ужаса худыми, молчаливыми и практически безучастными ко всему происходящему.
Я многое мог понять: война, всеобщая ненависть… но при чем тут дети? И Ревер, и остальные эсэсовцы, и даже Виндек смотрели на них лишь, как на обузу, не видя в них будущих людей. Для них это были животные, не приносящие пользы, но требующие еды и ухода. Бесполезный материал.
И в очередной раз я поразился различиям в подходе и порадовался за наших солдат, которые не опустились до подобного уровня, сохранив в душе и сочувствие, и человеколюбие, и милосердие. То, что делает человека — человеком, а не бездушной тварью.
Двигались мы следующим образом. Впереди ехал грузовик с унтер-офицером Ревером, которого слегка разморило от вина, и он задремал сразу же, как только уселся на свое место в кабину. В кузове машины разместились эсэсовцы, с высоты приглядывавшие за повозками, двигавшиеся следом. Сначала повозка Виндека, затем моя.
Тоже мне, охранение. Да будь у меня оружие, положил бы всех фрицев за пару секунд. Но солдаты даже в мыслях не держали возможность сопротивления или, тем более, бегства заключенных, поэтому к конвоированию относились спустя рукава.