Черные ножи 4
Шрифт:
Шансы выбраться из этой передряги живым я оценивал теперь, как минимальные. Дьявол! Если бы я не был столь самоуверен! Решил, что сумею отговориться, убедить в своей непричастности. Как же!
Теперь я клял себя, что не решился передать микропленку Насте. Пожалел ее, уберег от проблем. А если я погибну тут сегодня, никто и никогда не найдет тайник, и ценные сведения, добытые с таким трудом, попросту пропадут.
Сейчас бы я все переиграл иначе, но было уже поздно.
— С какой целью тебя заслали в Заксенхаузен? Кто твой командир? Как твое настоящее имя?
Вопросы
— Меня зовут Василий Шведов, я стрелок-радист, попал в плен в ноябре 1943 года…
— Молчать, тварь! Не врать!
Очередной удар плетью рассек кожу почти до кости. Если бы Рейсс захотел, я был бы уже мертв, но он растягивал удовольствие.
— Поглядим, как долго ты сможешь сопротивляться. Поверь мне, еще никому не удавалось утаить от меня истину…
Рейсс говорил тихо, почти шепотом, но я отчетливо слышал каждое его слово. И вот, что удивительно: мое тело под воздействием пыток словно стало просыпаться. Та внутренняя энергия, благодаря которой я продержался все эти долгие месяцы, уснувшая на время, постепенно пробуждалась. Я чувствовал, что если бы не эти скрытые резервы, то давно потерял бы сознание.
Но я еще держался.
— Господин рапортфюрер, я говорю правду…
— Молчать! — свист в воздухе и новый удар.
В голове поплыл туман, но солдат не дремал, тут же плеснул мне в лицо порцию воды. Я встрепенулся и пришел в себя.
— На удивление крепкий экземпляр попался, — задумчиво произнес фон Рейсс. — Если я продолжу, то последствия для твоего тела будут уже необратимыми. Для начала я отрежу пальцы. На руках, после — на ногах. Потом вырву тебе ноздри, затем начну снимать кожу. У меня есть особая машинка для такого дела. Тот кусок на плече не в счет — это был своего рода пробный образец, чтобы ты понимал, что тебя ждет дальше. Ну а дальше… у меня много идей! Тебе понравится!
— Что я должен сказать? — я изо всех сил старался удержать рвущийся прямо из груди крик. — Хотите, я во всем признаюсь! Скажите, на кого указать — и я укажу! Все, что угодно, чтобы жить!
Я из последних сил играл роль трусливого и недалекого капо, для которого нет ценности превыше собственной жизни. Купится он на мое вранье или нет?
— Не считай меня идиотом, Шведофф или как там тебя зовут на самом деле, — рапортфюрер не купился, — я проанализировал твое поведение за последние дни и пришел к выводу, что ты слишком часто мелькал там, где умирали или пропадали люди. Все началась с капо твоего барака… как там его, Осипов? Уж больно удачно он самоубился. Это сразу вызвало у меня подозрения, но не было фактов. А потом так же удачно ты подвернулся мне на глаза на заводе, втерся в доверие, и я тебе поверил, назначив новым капо тридцатого барака. И буквально тут же бесследно исчезает профессор Вебер. Был и нет, как в воду канул. Удивительно? А ведь ты как раз получил возможность относительно свободно ходить по территории лагеря. А вместо Осипова твоим наставником стал Виндек. И что с ним случилось? Он скончался. А восемь
— Это все череда случайностей, господин рапортфюрер, — прохрипел я пересохшим горлом, — если бы я был предателем, то сбежал бы с остальными. Зачем мне возвращаться в лагерь?
— Да, — согласился фон Рейсс, — это единственная неувязка во всей истории. Скажи, зачем же ты вернулся?
— Потому что я ни при чем! — я постарался придать своему голосу убедительности. — И про побег я ничего не знаю. При налете меня контузило, и я потерял сознание. Когда очнулся, никого рядом с повозками и автомобилем уже не было. Одни лишь мертвецы. Я побрел к лагерю… остальное вы знаете.
— Складно излагаешь, — усмехнулся рапортфюрер, — и я бы тебе даже поверил, тем более, что за тебя просил штурмбаннфюрер Крюгер лично, но… я изучал теорию вероятности в университете Мюнхена, и скажу, что столько одновременных совпадений быть попросту не может. Они не укладываются ни в какие исключения. А посему, продолжим наши упражнения. Ганс, — обратился он к солдату, — подай-ка мне вон тот набор игл…
Страха не было. Боль — да, а страха — нет. Чего бояться? Смерти? Она эфемерна, и мы с ней никогда не встретимся лично. Разойдемся краями. Когда она придет, я уйду.
Оказалось, что мое тело все же имеет болевой порог. Едва фон Рейсс загнал мне первую иглу под ноготь, немыслимая прежде боль пронзила все мое существо. Я и не подозревал прежде, что наши нервные окончания способны на такое предательство.
Тьма накатывала и вновь отступала, я держался сколько мог, но после второй иглы не выдержал и отрубился.
Подозреваю, что меня пытались привести в чувство, но в этот раз простого купания в холодной воде оказалось недостаточно. Краем сознания я чувствовал извне попытки воздействия на мой организм, но в себя так не пришел. К счастью… потому как меня кинули на ночь в одиночный карцер.
Думаю, фон Рейсс в глубине души, несмотря на все свои предположения, не верил в то, что я знаю какие-то тайны, иначе поместил бы меня в более комфортное место. В карцере в феврале мало кто доживал до утра без печки и угля. Таким образом рапортфюрер попросту решил избавиться от меня.
Очнулся я посреди ночи от лютого холода. Все тело не просто болело, оно кричало от причиненных страданий, ныло и стонало.
Руки, спина, плечи, голова — не было места, которое осталось бы невредимым.
Но мне очень повезло, судя по ощущениям, все кости были целы. Фон Рейсс работал аккуратно, бил, но не калечил. До поры до времени. Пытки тоже разделяются на уровни. Пока я преодолел самый первый, даже, скорее, нулевой. Если доживу до утра, познаю следующий.
Я пошевелился… пытался сдержаться, но непроизвольно застонал.
— Братишка, живой? — послышался незнакомый мне голос.
— Пока не понимаю, — честно ответил я.
— Я видел, как тебя приволокли. Это камера смертников. В такую погоду ты не выживешь.