Черный Ферзь

Савеличев Михаил Валерьевич

Хотя общее содержание речи Наваха Свордену не понравилось, но последняя фраза произвела на него впечатление. Он даже крепче вцепился в автомат, словно ожидая приказа убивать всех подряд живорезов с яростью и до конца сопротивляться их натиску. Впрочем, ни Чудесник, ни Навах не обращали на Свордена пока никакого внимания. Кехертфлакш, что он тут вообще делает?!

— И вы хотите его переделать, друг мой Навах? Каким образом? Простите меня, друг мой Навах, — с сожалением сказал Чудесник, — но разве подобное в ваших силах? Разве вы не бледная тень того, кем были раньше?

— Вы

меня не поняли, друг мой Чудесник, — ответил Навах. — Расскажу вам одну историю. Однажды, в том мире, меня вызвали в некий дом, который пользовался, скажем так, дурной репутацией. Обычно туда приглашали тех, кто по каким-то причинам совершил некие проступки. Люди, живущие в том доме, могли наказывать про-ступников, хотя чаще всего они просто беседовали с приглашенным. Понимаете, друг мой Чудесник? Всего лишь приглашали и беседовали. Учитывая их дурную репутацию, таких бесед вполне доставало. Беседа сама по себе становилась наказанием. Когда я шел туда, где мне был назначен разговор, я увидел страшную вещь. Около емкости для документов стоял человек. Мне показалось, что он хочет достать оттуда нужное ему вместилище, но человек вдруг нагнулся и лизнул емкость языком. Затем еще раз и еще. Пока я шел, он наклонялся и вылизывал, наклонялся и вылизывал. Поверьте мне, друг мой Чудесник, — это было жутко.

Чудесник слушал молча, лишь в коротких паузах становилось слышно тяжелое дыхание копхунда. Может, он что-то и понимал в сказанном Навахом, но Сворден, как не силился, ничего разобрать не мог. Какие-то дома, разговоры, емкости… Ну, стоит человек после допроса и целуется с сейфом. Чего тут странного? После пристрастного допроса и не такое с воспитуемым случается!

— И тогда, друг мой Чудесник, я понял — пока существуют подобные дома и люди, в них беседующие, всегда будут находиться вот такие, стоящие перед вместилищами и облизывающие их. И что тот мир не так уж светел, и если его и впрямь придумали, то те, кто его сотворил, ужасно состарились и разочаровались в жизни.

— Мир не так уж велик, друг мой Навах, а разум не так уж глубок, чтобы вместить его полностью. А вы сами — не точка на пересечении двух бесконечностей, — сказал Чудесник. — Мир вовсе не злонамерен. То, что происходит с вами, происходит только с вами, а не с миром. Помните, мы говорили…

Сворден вообще перестал понимать о чем они толкуют, а главное — почему они об этом толкуют, и еще главнее — за каким умгекеркехертфлакш он здесь сидит, имея сомнительное удовольствие лицезреть копхундью морду Чудесника?

— Хорошо, друг мой Навах, — вдруг сказал Чудесник, прервав изложение какой-то весьма запутанной, как показалось Свордену, идеи. — Я устрою вам свидание с трахофорой. У меня есть… — Чудесник запнулся, подбирая нужное слово.

— Вертолет? — с надеждой спросил Навах, подавшись вперед.

— Да, вертолет, — подтвердил Чудесник. — Я дам вам вертолет. Вам нужно время для сборов?

— Нет, дружище мой Чудесник! — вскочил на ноги Навах, чуть ли не пританцовывая от нетерпения. — Я и так слишком долго ждал!

Сворден хотел заикнуться о необходимости пополнить боеприпасы, но сообразил,

что для этого придется еще какое-то время попользоваться гостеприимством живорезов, и приткнулся. Невыносимо хотелось сбежать из здешнего зверинца прямо сейчас. Поэтому он только спросил:

— А что такое вертолет?

Вертолет на поверку оказался жутким устройством. Будь воля Свордена, он использовал бы его исключительно для допросов с пристрастием самых гнусных материковых выродков. Выродков из выродков.

Список претензий к, кехертфлакш, машине сложился у Свордена обширный, хотя, в принципе, можно было ограничиться уже первым пунктом — она летала.

Когда Чудесник привел их к затерянному в глубине леса ангару, и они с Навахом увидели вертолет, то Сворден поначалу никак не мог сообразить — как эта штука передвигается по земле. Неуклюжее тело машины с раздутым передом и длинным тонким задом венчали поставленные друг над другом лопасти, а опиралась она на крохотные толстенькие колеса. Больше всего вертолет смахивал на стальную саранчу.

— Ну и рухлядь! — не сдержал восторга Навах, на что Чудесник несколько обидчиво выразился в то смысле, что друг Навах отнюдь не обязан принимать в дар чудесную машину и вполне может предпринять путешествие пешком, благо он, Чудесник, с удовольствием укажет ему направление…

Навах прервал Чудесника, уверив того, что его неосторожное восклицание ни в коей мере не выражало разочарование от столь щедрого дара, а наоборот — являлось свидетельством восторга, который охватил его, Наваха, при виде вертолета…

Пока они обменивались взаимными любезностями, Сворден обошел машину, попинал колеса, заглянул в кабину, где размещались два кресла, стиснутые приборами и рычагами, поискал вооружение (не нашел) и еще раз попытался прикинуть — как несуразная машина может ездить, а главное — каким образом Навах собирается на ней пробираться через лес.

Прикидывал он и так и сяк, пока в его голове не блеснула ослепительная догадка — раскручиваясь, лопасти превращаются в огромные резаки, прокладывающие в лесу просеку для движения вертолета. Ему представилась неуклюжая и несуразная машина, над которой с огромной скоростью вращаются резаки, и ничто не может перед ними устоять — ни кустарник, ни дерево, и в плотном облаке щепок, листьев, рева и визга они с Навахом прорубают в плотной стене леса дорогу! Берегись зверье! Берегись материковые выродки! Десант Дансельреха идет!

Лишь когда Сворден оказался крепко пристегнут к креслу, на его голову водружены наушники с переговорником, а Навах, подмигнув и помахав Чудеснику, взялся за рычаги, и вертолет, раскрутив лопасти, вместо того, чтобы двинуться к лесу, вдруг оторвался от земли, десантник засомневался в своей догадке. А затем просека с ангаром резко ушла вниз, Сворден рванулся из кресла, но ремни держали крепко.

— Мы летим! — заорал Сворден, но Навах, видимо, принял вопль отчаяния за крик восторга и покивал — летим, мол, летим. Он небрежно двигал рычагами, переключал что-то на приборной панели и выглядел так, будто подниматься в воздух на вертолете для него плевое дело.