Черный Ферзь
Шрифт:
— Это уже не новенькое, — поставил диагноз Доктор. — Утром окажется, что очередная мамаша хватилась дитя, которое, как она считала, ушло ночевать к бабушке, и только звонок бабушки любимому внуку, по которому ужасно соскучилась, поставит на уши всю службу ЧП. А два старых маразматика и один молодой маразматик с чувством исполненного долга отправятся спать.
— Хотелось бы, — зевнул Сворден Ферц. — Поспать, — счел своим долгом пояснить он, — а не прослыть маразматиком.
— Я думаю, мы должны отпустить молодого человека, — предложил Старик. — А мы с тобой и нашей бессонницей можем и дальше почаевничать…
— Попрошу без
Сворден Ферц встал, шагнул к двери, но вдруг вспомнил:
— А ведь я так и не узнал, что дальше произошло с вашей Афродитой.
— Ничего интересного, — махнул рукой Доктор. — Первый официально зарегистрированный случай синдрома Палле, вот и все. Так что ваш покорный слуга вошел в анналы медицины в качестве крошечного примечания для специалистов… да, специалистов…
— А вот я помню, — начал Старик, но Сворден Ферц закрыл дверь и больше ничего не услышал.
Дерево даже теперь все еще поражало размерами. Комнаты располагались в несколько ярусов — вверх, к кроне, и вниз, к корням, занимая обширные пустоты. Кое-где даже имелись настоящие окна, хотя это и не поощрялось — все-таки дерево жило и росло столетиями до прихода сюда человека и останется жить и расти тысячелетия после того, как здешний поселок опустеет.
Предыдущий хозяин вообще предпочитал естественность, отчего коридоры и комнаты претерпели лишь минимальную отделку. Никаких сервисных полов, всасывающих мусор и выталкивающих навстречу утомленному путнику сублимированное седалище, которое тут же расправляло мягчайшую емкость для приема и убаюкивания обессиленного тела. Никаких линий доставок и прочих камер переброски, а иже с ними и тысяч других мелочей обустроенного быта, кои не замечаешь, пока в них не возникает нужда, или вдруг оказываешься в такой глуши, где обычный унитаз по неразумению воспринимается шедевром керамического искусства.
Вот и сейчас Сворден Ферц шел по коридору, освещенному лишь слабым свечением стен. Присмотревшись, можно было увидеть мириады крошечных огоньков, медленно плавающих в толще материнского дерева, — зародыши будущих гигантов, что в предназначенное для них время упадут в благодатную почву и вознесутся в неимоверную высь необъятными кронами. Если приложить к поверхности ладонь, то, словно почуяв ее тепло, огоньки оживут, засуетятся, устремятся к ней десятками ручейков, постепенно собираясь в огромный слепящий шар, заливающий коридор теплым и каким-то уютным светом.
Сворден Ферц поднимался по лестнице из складок внутренней полости, двумя руками держась за стены, пока не почувствовал легкого жжения в кончиках пальцев. Он оглянулся и увидел как вдоль его пути пролегла ярчайшая полоса, сложенная из крошечных спеклов. Она быстро размывалась внутренними потоками древесных соков, словно инверсионная полоса самолета, разрываемая в клочья стратосферными вихрями.
В комнате он не стал включать свет, а лишь распахнул пошире окно и посидел на подоконнике, отставив в сторону горшок с крошечным, но очень древним деревцем, похожим на миниатюрный дуб, узловатыми корнями вцепившийся в каменистую почву. Снизу доносились звуки разговора стариков. Прислушиваться Сворден Ферц не стал, хотя ему показалось, что он слышит и детский голос, отвечающий на какие-то вопросы.
Мировой свет уступил место слабому фосфоресцированию низких небес. Необозримое лесное море
Тем не менее, если спускаться и дальше вниз (или подниматься вверх — здесь это роли не играло), то на смену густым ягодникам придут заросли карликовых деревьев, сплетающихся в плотный, непролазный ковер, скрывающий под собой и топи, и озера, и даже горячие источники, что изредка взрываются фонтанами дурно пахнущей грязи, окатывая до самых крон невозмутимо возвышающиеся секвойи.
Стелющиеся по земле деревца хватались ветками за могучих собратьев, оплетали их, стараясь дотянуться до скудного мирового света багровыми листьями вечного увядания. Поселковая ребятня развлекалась тем, что отыскивала укутанную в плотный каркас таких вот лиан секвойю и взобралась по ней как можно выше, стараясь разглядеть отроги Белого Клыка или мрачные зубцы кальдеры.
— Любуешься?
Только сейчас Сворден Ферц ощутил его присутствие, будто к спине приложили свинцовый брусок. Он всегда появлялся незаметно и неожиданно, а еще — неприятно, как умел делать только он. Словно в комнату внесли и положили на кровать тщательно упакованный в непроницаемый футляр кусок перегнившего мяса, которое вроде и не пахнет, и не терзает взор гангренозными вздутиями, но само осознание его присутствия помимо воли заставляет ощущать легкий привкус мертвечины.
— Как ты сюда попал? — спросил Сворден Ферц, так и не обернувшись в незваному гостю.
— Ты всегда об этом спрашиваешь, — со смешком заметил он. — И воображаешь всякие гадости. Но если тебе так спокойнее, то пусть я прошел ходами древоточцев. Забавные создания, скажу тебе… Есть у них увлечение — освобождать миры от разумной жизни. Прогрызают в них дырки, впрыскивают какую-то гадость, от которой на башке волосы выпадают и кожа морщится, а затем предлагают всем в дырки попрыгать — мол, там только ваше спасение и есть.
— Никаких других миров нет, — возразил Сворден Ферц. — Согласно современным взглядам, мир представляет собой газовую полость, на внутренней поверхности которой и живут люди, а в ее центре располагается атмосферное сгущение, именуемое мировым светом, периодически вспыхивающее и угасающее. Доказать это просто. Встаньте на берегу и наблюдайте за отходящим от берега кораблем…
— Очень интересно, — холодно подтвердил он. — Любопытно было бы послушать лекцию о неклассической баллистике, но как-нибудь в другой раз.
— Твоих клешней дело? — резко спросил Сворден Ферц.
— Какое? — деланно удивился он.
— Там… в лесу…
Он тихонько засмеялся, точно некто стиснул гниющую плоть, заставляя лопаться гнойные волдыри.
— Так ты поэтому промолчал! А я-то голову… — он осекся, сообразив, что проговорился. Но помолчав, добавил: — Это не я. Хотя чертовски изобретательная штука!
Сворден Ферц отвернулся от окна и посмотрел на гостя.
Когда-то его звали Гендоз Ужасный, сейчас же величали Прекрасным. Он выполз из каких-то жутких болот в зонах Выпадения и Одержания — то ли отброс отвратительных экспериментов, то ли их побочный продукт, то ли плод внутривидового скрещивания, — скособоченный, покрытый вонючей шерстью, полуслепой, гниющий, надрывно воющий, истощенный до такой степени, что глотал все, попадавшее ему в клешни.