Черный город
Шрифт:
— Должно быть, бургомистр! — решил Бибок и шагнул за порог.
Пока гость добрался до верхней ступеньки, его одолела одышка. Слегка приподняв шляпу, он сказал:
— Я хотел бы видеть господина Тройского.
— Это я, — представился Бибок. — Прошу вас, входите. Гость прошел в комнату, снял с себя длинный, до пят, серый плащ.
— Я бургомистр города Лёче.
— Милости прошу, сударь. Садитесь, пожалуйста.
— Насиделся за день, — ответил бургомистр и потянулся. — Да и хотелось бы поскорее покончить с этим делом. Время позднее.
— Не обижайте хозяина, присядьте, сударь, — упрашивал «Тройский». — А то лишите человека спокойного сна.
— Да я как раз затем и пришел, чтобы лишить сна. Правда не вас, а кого-то другого. Если удастся…
— Надеюсь, удастся. Вы, полагаю, имеете в виду то же самое, что и я.
После долгих уговоров господин Нусткорб присел на лавку. Сдвинув назад сползавшую на живот кобуру пистолета, он вдруг навострил уши и прислушался к голосам и шагам, доносившимся через стену из соседней комнаты.
— Что за помещение там, рядом?
— Насколько мне известно, такой же номер для проезжающих, — отвечал Бибок.
— Мне кажется, там кто-то есть?
— Любовное свидание, — улыбнулся Бибок. Бургомистр насупил брови.
— Но ведь это было запрещено Карасю?
— Так господин Карась и не участвует в нем.
— А кто же?
— Я видел только женщину, когда она поднималась по лестнице.
— Возмутительно! — вспылил бургомистр. — Нетерпимо!
— Juventus veutus [Молодость ветрена (лат.)] — примирительно заметил Бибок, давая вместе с тем понять, что он знает латынь. — Закройте на это глаза.
— Хотел бы я знать, как ее зовут.
— А что дадите, господин бургомистр, если я скажу? — шутил Бибок.
— Был бы весьма вам признателен, сударь.
— Скажу, если пообещаете не наказывать бедняжку. Очень уж хороша! Жалко мне ее.
— Вот тебе и на! Так зачем бы я стал допытываться у вас об ее имени, как не для того, чтобы наказать греховодницу?
Вибок пожал плечами.
— Тогда лучше уж я сохраню ее имя в тайне.
Они вернулись к делу, ради которого бургомистр и прибыл. Прежде всего он пожелал взглянуть на документ. Внимательно прочитав бумагу, Нусткорб с разочарованным видом заявил, что она не представляет для него большой ценности.
— Впрочем, попытаться можно, — добавил он и предложил двести пятьдесят золотых. — И то лишь потому, чтобы вы, господин Тройский, не пожалели, что понапрасну совершили столь долгий путь.
— Да я лучше съем эту бумагу! — воскликнул Бибок.
— Кушайте на здоровье, — издевательски сказал бургомистр.
— Нет, нет, до этого дело не дойдет, — спохватился Бибок, решив пуститься на хитрость. — Больше того, поскольку вы, ваше благородие, даете на пятьдесят золотых меньше, вопреки уговору, то и я нарушу его: теперь дешевле, как за триста пятьдесят, я не уступлю вам бумагу.
Такой ответ привел Нусткорба в замешательство: не видно было, чтобы господин Тройский испытывал сильные "финансовые затруднения", как уверял Клебе. Что-то, наверное, изменилось.
— Должно
— Да ведь отсюда рукой подать до Пала Гёргея. Почему бы мне, собственно, не предложить этот документ ему самому?
Эта угроза заставила Нусткорба призадуматься, и он счел нужным уступить.
— Ну черт с вами! Если уж Клебе договорился за триста, пусть так и будет. Вернемся к старому уговору.
— Весьма сожалею, ваше благородие, но я — человек суеверный и еще ни разу в жизни не возвращался туда, откуда однажды ушел.
Пройдоха сказал чистейшую правду: он никогда не поступал так, да ему и не следовало этого делать.
— Иными словами, — за триста не отдадите?
— Совершенно верно.
Досадуя на себя за свою неудачную попытку выторговать пятьдесят золотых, Нусткорб решил изменить тактику, и заговорил ласковым тоном.
— Господин Тройский, или Бибок, братец вы мой! — Нусткорб поднялся и по-приятельски положил руку ему на плечо. — Одумайтесь. Триста золотых форинтов — большие деньги. Король Сигизмунд заложил шестнадцать сепешских городов за тридцать семь тысяч золотых грошей. Подсчитайте-ка, сколько улиц досталось бы вам за триста золотых форинтов, которые я даю вам.
Начался торг — настоящий поединок: каждый хотел нащупать слабую сторону противника. В пылу борьбы, разумеется, не обошлось и без ранений. Противники обзывали друг друга всякими нехорошими словами: «негодяй», «пиявка», «голодранец» — зато с обоих быстро слетела напускная важность, и в конце концов они стали приятелями. За это время бургомистр дважды надевал свой плащ и направлялся к двери, но всякий раз останавливался и прибавлял десять золотых. Бибок подумал-подумал и решил уступить: ведь пятьдесят форинтов все равно ушли бы из его кармана: они предназначались маленькой Мили.
— Ладно, добавьте еще пять форинтов, и — точка.
— По рукам! — подхватил бургомистр, хлопнув своей широкой ладонью по ладони Бибока. — Значит, триста двадцать пять.
После этого он принял от Бибока документ, аккуратно сложил его и спрятал в свой кожаный бумажник.
— Вот ты и у меня в руках! — с вздохом облегчения буркнул он. Неизвестно, что господин Нусткорб имел в виду, но, надо полагать, не бумажку.
— Вы, сударь, подождите, я сейчас сбегаю за деньгами, — сказал он Бибоку. Тот удивленно взглянул на бургомистра.
— А где они? — разочарованно спросил он.
— Внизу, у гайдука. Я оставил его у входа в парк.
— Нет, так дело не пойдет. Давайте бумагу назад.
— Но я оставлю вам свой плащ.
— На что он мне?
— Неужели вы не верите бургомистру города Лёче?
— Откуда мне знать: бургомистр вы или — нет? Кто угодно может сказать: я — бургомистр. Но даже если вы и в самом деле бургомистр, я вправе не доверять вам, раз и вы относитесь ко мне с недоверием. Вы ведь побоялись принести с собой деньги, словно пришли в разбойничий притон.