Чёрный хребет
Шрифт:
Старика в зале уже нет.
Иду к комнате в дальнем конце зала, заглядываю внутрь и вижу странное: Вулвехаф пританцовывает, хотя совсем недавно едва взбирался по ступеням. Смотрю на Имберт: ей больше не шесть лет, а все девять. Она сильно вытянулась и даже лицо изменилось. Лежит на кровати, ворочается в беспокойном сне.
– Гарн, – говорит старик, замечая меня на пороге. – Ты, разве, не ушёл?
– Что с Имберт? – спрашиваю. – Она как будто повзрослела.
– С детьми такое случается, – отвечает. – Они растут так быстро,
– Да, похоже, что так, – говорю.
Иду обратно в зал и что-то у меня в голове не стыкуется, картина не выстраивается. Две истины борются друг с другом за звание абсолютной истины. И пока ни одна из них не может победить.
Возвращаюсь обратно к комнате и вижу совсем странное: Вулвехаф наклоняется к постели, чтобы поцеловать дочь, в лоб. Нежнейшая родительская любовь. Уж я-то знаю, о чём говорю: у меня были двое родителей, да и сам я много лет мечтал родить ребёнка, да не удалось.
Только в этот раз всё не так: Вулвехаф целует дочь в лоб и в этот момент он словно молодеет, расслабляется, кожа разглаживается. А Имберт взрослеет: её ноги вытягиваются на кровати ещё дальше. Ей уже все десять.
Старик в невероятном расслаблении поворачивает голову и смотрит на меня. Я смотрю на это блаженное лицо и у меня внутри всё холодеет. Вот о чём говорила Хельдис. Он не пьёт кровь, он пьёт годы. Рожает детей, чтобы затем отнять у них жизнь!
Беру метательный нож и бросаю. Он ударяет Вулвехафу в рёбра, но глубоко не входит.
– Ах, – вскрикивает и осматривает себя. – Так и знал, что от тебя будут проблемы. Иди и спрыгни с башни.
Без каких-либо мыслей выхожу из комнаты, подхожу к обрыву, смотрю вниз: падать очень далеко. После приземления не останется ни одной целой кости, это будет кровавый блин с моим именем.
Отталкиваюсь, лечу вниз.
Ветер колышет одежду, мешок болтается за плечами, несусь со всё возрастающей скоростью. Чувство свободного падения и даже какое-то умиротворение. Я лечу к земле, она летит ко мне, приближается неумолимо.
Приземляюсь я точно на чёрный каменный блок, плашмя.
Последнее, что я слышу – противный звук ломающихся костей. Череп лопается как перезревшая слива. И чей-то хохот. Ужасающий, пробирающий до самой глубины души.
Глава 31
«Пожаловал, значит? Так и знал, что ты ко мне скоро явишься».
Темнота и боль. Что-то хрустит, что-то трещит. Не понимаю, где я нахожусь и почему слышу чей-то голос. Я отчётливо помню, как превратился в кровавое желе, это моё последнее воспоминание. И тем не менее, я нахожусь в сознании.
Мыслю, значит существую, как сказал бы старик Декарт.
Ощущаю своё тело, но не могу пошевелиться. Неужели каким-то образом мой мозг уцелел и теперь я медленно умираю на чёрном булыжнике, оттягивая
Чувства постепенно возвращаются. Теперь я слышу далёкий шум: не ветер, а многочисленное эхо, словно звук ракушки, если приложить её к уху. Открываю глаза и вижу себя лежащим в огромном тронном зале серых и чёрных тонов. Многочисленные факелы освещают помещение.
– А ну-ка посмотрите на него, – говорит кто-то. – Кто это у нас тут такой проказник? Возомнил себя птицей и решил полетать, да крылышек не хватило.
Голос... дуновение ветра над ночной пустыней. Глухой, словно охрипший.
«Где я?» – пытаюсь спросить, но не получается.
Моя челюсть... кажется, у меня вообще нет челюсти.
Более того, всё моё тело сломано-переломано. В данный момент у меня нет ни конечностей, ни головы, лишь груда мяса вперемешку с одеждой. Функционируют лишь два глаза и два уха, располагающиеся где-то в этой куче.
Пошевелиться не могу, поэтому я вижу только одну сторону зала. Стены с красными гобеленами, красный ковёр, ведущий к трону, а сам трон... массивный, широкий, с торчащими во все стороны пиками и множеством черепов, явно гуманоидов, но все какие-то странные. На спинке сидит чёрный ворон и глядит на меня красным глазом.
– Наш гость – не из самых умных людей, согласен?
Ворон протяжно каркает.
В этот момент мимо меня проходит пара босых серо-синих ног. Это существо, с кожей непонятного оттенка, ходит вокруг меня кругами и тихо посмеивается. Смех у него сильно похож на хрип. Ему нравится, что я здесь, нравится надо мной издеваться.
– Ещё и пол мой запачкал... тебя родители разве не учили, не пачкать ковёр в гостях?
Пытаюсь хоть что-то произнести, узнать, где я нахожусь, но это сложно сделать, когда твоя гортань лопнула, а язык валяется безвольной плетью.
– Что мне потом делать, может скажешь? Останется кровавое пятно, от которого так просто не избавишься. Тебе когда-нибудь приходилось отмывать кровь? Непростое это занятие, скажу тебе.
Серо-синяя пара ног останавливается прямо напротив моих глаз, приседает на корточки и теперь я вижу серо-синие ладони, сцепленные вместе. На внешней стороне рук – белые узоры.
– Давай так, – говорит. – Я тебя немножко приведу в порядок, а ты за это отстираешь мой ковёр?
Пытаюсь заговорить.
– Я принесу тебе тазик, мыло. Так будет честно, не кажется? Кровь твоя, значит тебе её и отмывать. А теперь давай пожмём руки.
Протягивает серо-синюю ладонь, двигает складки моей одежды.
– Где тут твоя рука? – спрашивает. – Это? А, нет. Это колено. Да где же твоя рука?
Поднимает мою руку, отделённую от тела, трясёт её. Смотрю на это и не знаю, как реагировать. Что это за существо? Какой-то дух, что заботится об умерших? Или дух, который высмеивает умерших?