Черный мотылек
Шрифт:
— Нет. Абсолютно ничего. К сожалению.
— Дж. обещал позвонить Десмонду примерно через неделю. Письмо отправили за несколько дней до убийства. Может, он успел позвонить, договориться о встрече. Но тут Гивнер убил Десмонда.
— О чем же он собирался поговорить?
— Может быть, хотел объяснить кому-то из членов семьи, почему ушел, где прятался, почему сменил имя. Может быть, с помощью Десмонда он хотел подготовить свое возвращение. Правда, он пишет, что они с Десмондом причинили друг другу величайшее зло.
— Доберемся ли мы когда-нибудь до истины, Сара?
— Не
В голове теснились мысли, которые Сара не решалась высказать вслух. Если бы Джеральд Кэндлесс встретился с Десмондом и объяснился с ним — превратился бы он снова в Джона Райана, вернулся бы домой на Гудвин-роуд, к своей семье? Разве он тогда написал бы новые книги? Встретил бы он тогда Урсулу, женился бы на ней? Появилась бы Сара на свет?
Стефан попрощался с ней на крыльце и пожелал счастливого Рождества.
В свете фар ярко сверкнула белая табличка «Продается». Посреди зимы никто не обзаводится недвижимостью — пройдет еще несколько месяцев, прежде чем матери удастся продать дом. «Прежде чем дома не станет», — чуть было не сказала Сара, потому что именно так она воспринимала ситуацию. Когда дом перейдет в чужие руки, он словно исчезнет, словно поднимется мощная приливная волна и смоет его в пучину моря. Он будет лежать на дне, словно Лайонесс или Данвич, [21] невредимый и недоступный, навеки закрытый для всех.
21
Лайонесс — в кельтской мифологии затопленная морем страна на Западе.
Данвич — мистическая деревня из произведений Г. Ф. Лавкрафта (1890–1937).
Глупая фантазия. Мать уже легла, но из-под двери спальни пробивался свет. Нормальный человек, подумалось Саре, сейчас распахнул бы дверь, сунул голову в комнату, сказал бы что-нибудь веселое, приятное, спросил бы о чем-нибудь или даже подошел бы к женщине, лежащей в постели с книжкой, и поцеловал бы ее. Она бы и рада была совершить этот обряд, но не могла. Постояла с минуту под дверью, колеблясь, сознавая свою полную некомпетентность в столь простом, детском деле, и наконец, крикнув «Спокойной ночи», скрылась в своей комнате.
Психологи говорят, что для ребенка лучше выбирать в качестве образца родителя одного с ним пола, но они с Хоуп воспитывались на примере отца и теперь не могли, да и не хотели, избавиться от этой «модели поведения». Как же несчастен был бедный папочка, думала Сара, укладываясь в кровать. При жизни отца она и не задумывалась над тем, счастлив он или нет, знала только, что он ее отец, иногда напоминала себе, как ей повезло с ним, таким умным, талантливым, вызывающим всеобщее восхищение, и при этом — таким добрым, щедрым и любящим.
А он носил в душе этот ужас. О, почему он ничего мне не говорил? Когда мы с Хоуп выросли, почему он не поделился с нами? Мы бы его утешили, помогли примириться с жизнью, ведь мы так его любили!
На
Возникшая близость с матерью вновь ослабла. Сара перестала ее целовать — наверное, навсегда. Какое бы бремя ни нес по жизни отец, мать обязана была разделить его, но — Сара тому свидетель — она этого не сделала. Она предоставила мужа его горю и одиночеству и, как героиня романа «Впроголодь», следовала собственным мелочным и эгоистичным интересам.
За ночь сердце дочери ожесточилось против Урсулы, и теперь она с удивлением и даже отвращением вспоминала, как накануне вечером, когда ехала домой через болота, размышляла, не познакомить ли мать с одиноким вдовцом Стефаном. Как-никак, брат ее покойного мужа. Правда, не так давно брак между ними считался бы противозаконным, словно кровосмешение.
Но теперь Сара молчала. Ей нечего сказать матери. Во второй половине дня произошла маленькая неожиданность: позвонила Викки, смущенная, несколько напуганная. Сказала, что Адам Фоли приехал на выходные и собирается встретиться с ними в пабе, а она не знает, как это воспримет Сара, ведь Адам почему-то держится с ней так враждебно, так грубо, он опять отравит Саре вечер, и потому Викки (тут ее голос окреп и зазвенел негодованием) вполне готова позвонить Адаму и сказать, что его никто не ждет.
— Не надо, — ответила Сара, и ее тело заныло от возбуждения. — Мне все равно. Я не обращаю внимания на подобные выходки.
Вызывающий костюм уже стал частью привычного ритуала. На этот раз Сара, не колеблясь, накрасила губы синей помадой под цвет ногтей. Отыскала в шкафу Хоуп черные чулки — чулки, а не колготки — и мини-юбку в обтяжку, из-под которой, стоило наклониться, виднелись края чулок. Туфли с четырехдюймовыми каблуками принадлежали лично Саре. Она уже забыла, по какому случаю их приобрела, но сейчас они пришлись как раз кстати. Было бы еще лучше, если бы она отрастила волосы до пят либо сбрила совсем, обнажив изящную форму черепа, но теперь уже ничего не поделаешь.
Еще только полседьмого. Сара сидела у себя в комнате, перечитывая «Пурпур Кассия», единственную книгу отца, какая теперь имелась в доме. И ту она привезла с собой. Теперь она знала, что в этом романе, как и в других, описана его семья: Хлоя Рул — мать, Питер в детстве — Стефан, а взрослый — вероятно, Джеймс. Кэтрин — сплав Маргарет и Мэри, а строгий богобоязненный сосед, похожий на Джекоба Мэнли, — еще один лик Джозефа.
Сара не могла сосредоточиться на чтении. Половое влечение перебивает все прочие импульсы, подумала она, изгоняет все мысли, наполняет тело, освобождая его от контроля разума, и тогда кровь кипит, сердце бьется все чаще, кожа словно горит.