Чёрный шар для кандидата
Шрифт:
Я отдышалась для спокойствия, а потом медленно, по словам, произнесла:
– Пусть я никогда не буду преподавать, но вы от меня ничего не получите!
И аккуратно опустив окурок в урну, вернулась в корпус. Надо же провести семинар. Только я не сумела взять себя в руки. Чудовищная несправедливость, обрушившаяся на меня, заполнила разум, презрев робкие попытки охладить эмоции. И минут через десять, пока вся группа слушала доклад своего товарища, я вдруг исторгла из груди такой надрывный всхлип, что сама испугалась внезапного
Студенты замерли, а я, бросив все, выскочила из аудитории в поисках закутка, где можно было бы всласть выплакаться. И, пулей пролетев по пустынному коридору, спряталась в туалете. Хорошо, что здесь имелось окно с широким подоконником. На нём-то я и устроилась. Вот только рёва не получилось, так – жалкое хныканье. Пока я бежала по коридору, весь запал куда-то исчез. Тогда я закурила и попробовала дозвониться до Сергея, жаль, безрезультатно.
Что ж, порыв отчаянья прошел, и я задумалась о том, как мне действовать в сложившейся ситуации. Сдаваться я не собиралась. Первым делом нужно будет связаться с Ланье. Я бы сделала это прямо сейчас, но на дворе, в Питтсбурге, куда он полетел, глубокая ночь. Ничего. Безвыходных положений не бывает, мы ещё повоюем.
В этот момент дверь в туалет приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова девочки из брошенной мною группы. Она встретилась со мною глазами и прошептала:
– Валерия Михайловна! Вас там какой-то мужик спрашивает!
– Мужик? – переспросила я, недоумевая, кто бы это мог быть.
– Ага, мужик, – охотно подтвердила студентка. – Только странный какой-то. Вроде и одет нормально, а несёт вонищей как от бомжа. И глаза безумные.
– Так значит, мужик? – внезапно развеселилась я и соскочила с подоконника.
– Ну да, – растерялась студентка.
Я выскочила в коридор словно влюблённая школьница. И действительно, рядом с открытой дверью в аудиторию, маячил не кто иной, как Верницкий, собственной персоной.
– Серёжка! – закричала я. – Нашёл?
– А то как же! – гаркнул в ответ супруг и потряс для убедительности принесённым пакетом.
Я подбежала, чтобы обнять его и поцеловать…
Я сделала это, но только совершив над собой определённое усилие. От Верницкого несло несусветной гадостью. Теперь я поняла, что имела в виду студентка.
– Ф-фу! – не сдержалась я.
– А ты что думаешь, два часа в помойном ящике провести, это шутки? – обиделся Сергей. – И это я на себя полфлакона одеколона вылил, чтобы меньше воняло.
– Честно скажу, не помогло, – ответила я и, взяв его под руку, повлекла к лестничному проёму. – Домой вернёшься, все сразу в корзину брось, в стирку.
– А куда мы идём? – поинтересовался, озираясь кругом, супруг.
Надо сказать, что в моем институте он был впервые.
– К ректору. Ты там всё им сам и объяснишь, – ответила я. – Кстати, бумаги хоть все на месте?
– Большая часть – да.
– Как это? – неприятно изумилась я.
– Видишь
Я застонала, представив лица москвичей, но Рубикон был давно перейдён, оставалось только победить.
Анжела удивлённо вытаращилась на нас, но пока она соображала, что к чему, я, коротко постучав в дверь, открыла ее, не дожидаясь приглашения.
Белявская и члены комиссии наслаждались в этот момент великолепно пахнущим кофе.
В эту идиллическую картину мы явно не вписывались. Ни я, ни тем более мой муж, занёсший с собой шлейф тошнотворных миазмов.
– Что это такое? – возмутилась Белявская. – Что вы себе позволяете Верницкая?
– Доказательство, – коротко пояснил Сергей и вывалил на стол из пакета ворох моих записей и наблюдений, на основе которых и была написана диссертация. – Смотрите, читайте, нюхайте.
Последнее слово он зря произнёс.
Бэла Рустамовна первая с шумом отодвинула стул и вышла из-за стола, брезгливо морща нос:
– Вы что, Верницкая, издеваетесь? Вы нам предлагаете рыться в помоях и отбросах?
Пупс и Инга Витальевна также отпрянули от стола.
– Это не помои, а слегка запачканные бумаги, – парировала я.
Мой голос снова слегка дрожал, но теперь от едва сдерживаемого торжества:
– Можете их не смотреть. Но! Предупреждаю, что если вы дадите обо мне отрицательный отзыв министру и в ВАК пойдёт запрос, то при разбирательстве… А оно закончится в мою пользу, уверяю вас!.. Так вот, при разбирательстве я особо подчеркну, что это именно вы ввели в заблуждение своё начальство.
Бэла Рустамовна переглянулась со своими коллегами и вооружившись карандашом, начала вчитываться в верхние листы. Она брезгливо сталкивала импровизированным орудием прочитанное в сторону, явно не желая хотя бы случайно прикоснуться к бумаге. Выждав с полминуты, к ней присоединились и Инга Витальевна с Пупсом.
Белявская, молча смотревшая на безобразие, творившееся в ее кабинете, поднялась и распахнула все форточки, а затем с просительной улыбкой обратилась к Сергею:
– Вы бы не могли покинуть кабинет? Иначе мы все здесь задохнёмся.
– Пожалуйста, – широко улыбнулся мой спаситель.
Судя по всему, его эта ситуация несколько забавляла. Он подмигнул мне и сказал:
– Раз я больше не нужен, то поеду домой. Ты уж тут теперь сама.
Копание в бумагах продолжалось минут двадцать, но перелопачена была лишь половина. Москвичи выполняли эту работу с таким видом, словно прямо сейчас умрут от охватившего их омерзения. Хотя после того как Сергей вышел, дышать стало гораздо легче, а вскоре я так и вообще притерпелась. Чего уж тут, что называется, рожи корчить? Всего-то публики: Белявская, да я.