Черный

Райт Ричард

– Горох сейчас полезет на пахту, пахта скажет: "Катись к растакой матери", и в кишках у тебя начнется война. Живот вздуется горой и лопнет!
– Всеобщее ликование, ребята хохочут и не могут остановиться.

– Ей-богу, белым стоит поймать тебя, посадить в зоопарк и держать в запасе до следующей войны!
– Попытка разработать тему в более широком аспекте.

– А когда войну объявят, тебя станут кормить пахтой с горохом - и воняй на весь мир!
– Тема основательно расширена и углублена.

– Мы победим, потому что изобрели

новый отравляющий газ!
– Шумный восторг. Наконец смех мало-помалу начинает стихать.

– А что, по-моему, ядовитый газ очень полезная штука.
– Так в разговор по ассоциации входит тема белого человека.

– Ей-богу, если у нас начнутся расовые беспорядки, я своим газом перетравлю всех белых!
– Злорадство.

Одобрительный смех. Потом наступает молчание, и каждый ждет, что еще скажут другие.

– А белые-то здорово нас боятся.
– Трезвый подход к старой проблеме.

– Посылают нас на войну, учат воевать, заставляют бить немцев, а когда мы возвращаемся, они дрожат при виде нас от страха и хотят убить... Похвальба и обида вместе.

– Мать рассказывала, белая хозяйка хотела как-то ее ударить, а мать говорит: "Мисс Грин, если вы меня ударите, я вас убью, и будь что будет!" - Тема еще больше обогащается, звучит мотив готовности постоять за себя.

– Да замахнись она на меня, я б ее на месте прикончил.
– Вспышка гнева, утверждающая наше расовое превосходство.

Пауза.

– Ну и сволочи эти белые.
– Ропот.

– Потому-то столько цветных и уезжает с Юга.
– Просто констатация факта.

– А уж как им не по нраву, что мы уезжаем.
– Произносится с оттенком гордости - как личной, так и расовой.

– Это уж да! Им бы запереть нас здесь, как в тюрьме, и чтобы мы на них батрачили.

– Первой же белой сволочи, которая ко мне пристанет, проломлю череп! Наивный бунт.

– А толку-то что? Поймают и убьют.
– Отказ от наивного бунта.

– Ха-ха-ха... Уж это да, поймают как миленького.
– Признание бдительности и силы белых.

– Просиживают день-деньской свои белые задницы, а негр чуть шаг не так ступит, сейчас же спустят с цепи тысячу ищеек, найдут и расправятся.

– Слушайте, ребята, может, они когда-нибудь переменятся, эти белые? Робкая надежда в голосе.

– Как же, держи карман шире! У них порода такая.
– Надежда отвергается из страха, что ей никогда не сбыться.

– Все это чепуха, ребята! Я, когда вырасту, уеду на Север.
– Осуждение тщетных надежд, мечты о побеге.

– На Севере черным живется нормально.
– Довод в пользу побега.

– Рассказывали, на Севере какой-то белый ударил негра, так тот его просто изувечил, и ничего не было!
– Жгучее желание поверить в возможность побега.

– Там все равно, черный ты или белый.
– Попытка убедить себя, что справедливость существует.

Пауза.

– Слушайте, ребята, неужели на Севере дома и впрямь такие высокие?

Переход по ассоциации к чему-то конкретному, желание поверить в вымысел.

– Ха, говорят, в Нью-Йорке есть дома в сорок этажей!
– Утверждение невероятного, во что невозможно поверить.

– Вот страсть-то, не приведи господи!
– Готовность расстаться с мечтой о побеге.

– А говорят, дома-то эти качаются на ветру.
– Констатация чуда.

– Ну, ты, черномазый, даешь!
– Изумление, отказ поверить в невероятное.

– Качаются, ей-богу, качаются!
– Попытка настоять на том, что чудо существует.

– Неужто правда?
– Сомнение и надежда.

– Ну чего ты мелешь? Если дом будет качаться от ветра, он рухнет! Это каждому дураку ясно. Тебя какой-то идиот дурачит, а ты уши развесил и слушаешь.
– Возмущение, гнев, возврат к безопасной действительности.

Все молчат. Кто-то поднимает камень и швыряет его через пустырь.

– Почему все-таки белые такие гады?
– Возвращение к старой проблеме.

– Как увижу какого белого, сразу плюнуть хочется.
– Эмоциональное неприятие белых.

– А уж страшны-то, страшны!
– Высшая степень эмоционального неприятия.

– Ребят, вы когда-нибудь к ним близко подходили, слышали, как от них пахнет?
– Внимание: сейчас последует заявление.

– Белые говорят, от нас воняет. А мать говорит, от белых пахнет, как от трупов.
– Желание видеть врага мертвым.

– Негры пахнут, когда вспотеют. А от белых разит всегда.
– Врага надо убивать без промедления.

Разговор вился, кружился, вздымался волной, замирал, менял курс, набирал силу, креп, никем не направляемый, не контролируемый. О чем только мы тогда не говорили, что только не занимало наш проснувшийся ум: деньги, бог, любовь, цвет кожи, война, самолеты, машины, поезда, плавание, бокс... Легенды одной негритянской семьи передавались другой, передавались и обогащались народные традиции. Складывалось наше отношение к жизни, что-то мы принимали, что-то отвергали; рождались идеи, они проходили проверку, отбрасывались или расширялись, уточнялись. Но вот наступал вечер. Бесшумно носились летучие мыши, в траве трещали цикады, квакали лягушки. Одна за другой зажигались звезды, выпадала роса. Вдали появлялись желтые квадраты света - в домах зажигали керосиновые лампы. И наконец из-за пустыря или с улицы раздавался долгий протяжный крик:

– Эээээээээй, Дээээээйви!

Мы встречали призыв веселым смехом, но не отвечали.

– Загоняют скотину по домам.

– Чего ж ты не идешь, баран, тебя кличут.

Опять раздавался смех. Тот, кого звали, неохотно отделялся от нас.

– Эээээээй, Дэээээйви!

Но Дэйви матери не отвечал: это значило бы признать свою зависимость.

– Знаете, что делают фермеры с картошкой? Нет? Ну так узнаете!

– Как?

– Вот зарою вас в землю, а потом выкопаю.