Чёртов палец
Шрифт:
Навроцкий пил кофе со сливочной пенкой и перебирал в голове события последнего лета, успевшие уже потускнеть в его памяти. Но образ юной особы, встреченной им сначала на озере в глухом лесу, а затем в кофейне тихого финляндского городка, встал перед ним так живо, как будто всё это случилось с ним только вчера. Он с удивлением обнаруживал в себе волнение перед встречей с этой девушкой, и внезапный интерес к ней, остановивший его в роковую минуту, казался ему, лишённому предрассудков и суеверий, вмешательством какой-то мистической силы. Её письмо, оставленное камердинером на столе и замеченное Навроцким в самое последнее мгновение, так и не позволило ему подвергнуть судьбу страшному испытанию. Или это
Вскоре к столику подошла скромно, но очень изящно одетая девушка. Её зимняя шапочка с аккуратно убранной под неё косой, воротник пальто и обшлага рукавов, сделанные из одного и того же недорогого меха, хорошо смотрелись и выдавали в ней строгий вкус. Навроцкий удивился, что она так легко узнала его. Он помог ей скинуть пальто и предложил сесть напротив. В первую минуту её появления ему трудно было признать в ней ту юную Лотту, с которой он познакомился в Борго. Отчасти причиной этому была её зимняя одежда, отчасти — время, несколько затуманившее образ светловолосой художницы, а отчасти и быстрое взросление, свойственное её возрасту и превратившее робкую, легко вспыхивавшую румянцем барышню в красивую молодую даму.
— Извините, что побеспокоила вас, — сказала Лотта, присаживаясь. — Я рассчитывала на помощь одной знакомой, но незадолго до моего приезда она уехала из Петербурга.
— Не стоит извиняться. Я сделаю всё, что в моих силах, как и обещал…
— Я думала, что вы не придёте. Прошло много времени… Наше знакомство было таким случайным…
— Я прекрасно помню нашу встречу, — возразил Навроцкий. — К тому же не даю обещаний, если не могу их выполнить.
— Недавно умерла моя мама. Это случилось так внезапно… Кажется, она даже не болела ничем серьёзным… После её смерти я осталась совсем одна и не знала, что делать. В её бюваре я нашла вашу визитную карточку и вспомнила о вашем любезном предложении. Я всё взвесила и решила ехать в Петербург, другого выхода из положения я просто не видела.
— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — поспешил уверить её Навроцкий.
Ему хотелось рассеять сомнения Лотты, подбодрить её. И хотя у него самого на сердце кошки скребли, он вдруг почувствовал прикосновение какой-то тёплой, отогревающей волны и мало-помалу сделался даже весел. Он украдкой разглядывал её светлые, слегка волнистые волосы, так мило убранные в косу, правильные черты лица, прямой, лишь чуточку вздёрнутый носик и млел от какого-то тихого, безмятежного удовольствия. На щеке у неё красовалась маленькая, едва заметная родинка — как раз в том месте, где в старину чаще всего наклеивали фальшивые мушки. Он вспомнил родинку на спине у Анны Ветлугиной и невольно сравнил их. Они имели совершенно одинаковые цвет и форму, но родинка княжны была крупнее и теперь, как только он подумал о ней, перестала казаться ему такой уж пленительной. Не мог не заметить он и разительную перемену во всём облике Лотты. Сейчас, через полгода после их первой встречи, она выглядела намного старше. По всей видимости, смерть матери ускорила её превращение в самостоятельную, взрослую женщину. «Бог ты мой, да она же настоящая красавица!» — думал он.
Заметив, как пристально Навроцкий смотрит на неё, Лотта слегка зарделась и снова стала похожа на того ребёнка, которого он видел летом.
— Я хотела пойти на курсы телефонисток, но мне сказали, что получить место телефонистки сейчас трудно,
— И что же вы решили?
— Обратиться к вам. Но сейчас я думаю, что в моём положении было бы разумнее как можно скорее найти место гувернантки. Это вернее. Мне неловко просить вашей протекции, но…
— Думаю, что смогу вам помочь, — перебил её Навроцкий. — Во всяком случае приложу к этому все усилия и займусь этим завтра же.
На его вопросы об её жизни в Борго, о занятиях её и планах Лотта отвечала просто, не кокетничая и не лукавя. В продолжение всего разговора с лица её не сходила таившаяся в уголках губ грустная улыбка, и Навроцкий всё более и более завораживался этой девушкой.
— Где же вы остановились? — поинтересовался он.
— Я сняла комнату… небольшую, но… хорошую, — сказала Лотта не совсем уверенно.
— И где же?
— На Гороховой.
— Это недалеко отсюда. Вы позволите мне проводить вас?
— Да, конечно, — не возражала Лотта.
Навроцкий смотрел на неё и чувствовал, что в нём что-то переворачивается, ломается, даёт начало новому состоянию души. И не только менялось всё в нём самом, но и вокруг, на огромном театре жизни, точно сменились вдруг декорации. Даже холодный петербургский февраль вдруг струхнул, обмяк и на глазах превратился в весну. Новое, ещё неясное чувство, ожидание чего-то светлого, радостного переполняло его, и тот факт, что всего лишь сутки назад перед ним разверзалась пропасть, казался ему теперь нелепым, диким, недоступным разуму. А Лотта смотрела на него и не могла взять в толк, почему этот интересный, приятный, даже красивый мужчина, у которого, конечно же, была своя жизнь, ни в чем не соприкасавшаяся с её собственной жизнью, человек чужой, едва знакомый, так смотрит на неё и улыбается какой-то детской, наивной улыбкой, как будто знает её давно и ему с ней невероятно хорошо. Она вдруг почувствовала, что и ей с ним хорошо и покойно, что она может довериться ему, что он обязательно поможет и что всё, абсолютно всё в её жизни будет теперь замечательно.
— Знаете, ваше письмо… спасло мне жизнь, — тихо сказал Навроцкий.
Лотта вскинула на него удивлённые глаза. Он вдруг смутился и подумал, что когда-нибудь, не сейчас, ещё расскажет ей об этом.
— Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз…
Провожая её домой, он вспомнил о масленице и остановился посреди тротуара.
— А знаете что? — сказал он, весело глядя в глаза своей юной спутнице. — Начинается масленица… Давайте через пару деньков встретимся и вместе погуляем по городу. Согласны?
— Согласна, — улыбнулась Лотта и, не выдержав его взгляда, с какой-то изящной кротостью опустила голову.
«Ей-богу, прелестнейшее создание! Ангел с небес!» — думал Навроцкий, пожимая ей на прощанье руку.
3
У себя дома Навроцкий прошёл в кабинет, где на письменном столе лежал оставленный им «Веблей». Он вспомнил, что затвор револьвера взведён, и, взяв его со стола с намерением разрядить барабан, вдруг передумал, прицелился в фарфорового Будду на камине и нажал спусковой крючок. Хлопнул выстрел, статуэтка разлетелась вдребезги.
— Чёрт! — выкрикнул он невольно и остолбенел. Мысль о том, что письмо Лотты действительно, в буквальном смысле, спасло ему жизнь, поразила его своей грубой очевидностью. И в ту же минуту его бросило в жар; ему казалось, что мозг его может взорваться от бессилия понять, переварить эту ясную и жуткую мысль.
В дверь осторожно постучали.
— Ваше сиятельство, всё ли у вас в порядке? — донёсся до него голос камердинера. — Мне кажется, я слышал выстрел.
— Всё в порядке, Афанасий. Иди. Впрочем, постой, растопи-ка, пожалуй, камин.