Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)
Шрифт:
— Небось, в гостинице остановитесь, Филат Егорыч?
— Какая тебе гостиница? Ее и в помине нет в Ростове.
— А, говорите, ярмарка, купцы наезжают знатные. Чего ж Ростов гостиницу не может построить? Собрались всем миром, тряхнули бумажниками — и делу конец.
— Легко сказать, братец, но тут целая история. Коль Ростов город ярмарочный, то ему положен и ярмарочный Гостиный двор, что громадных денег стоит. Об этом ростовцы кумекают уже едва ли не сорок лет. Еще в конце минувшего века городская дума чуть ли не пять лет вышибала деньги у губернии. Но деньги-то огромные, 300 тысяч. Губернатор так и не пошел навстречу ростовской думе, пока за дело не взялся крестьянин графа Орлова Сергей Кобелев.
— Крестьянин? Сказка какая-то, Филат Егорыч.
— Быль, Стенька. Бывают и среди мужиков башковитые зажиточные крестьяне. Он взял да и обратился к императору Александру Первому.
— Вот это мужик! И
— А он обратился с просьбой к государю, чтобы тот дозволил ему выстроить Гостиный двор в Ростове, с обеспечением ярмарки на 25 лет в аренду, но Кобелеву было отказано. Затем за дело взялся городской голова Федор Борисович Мясников, предложив выстроить Гостиный двор по акциям, но ростовские купцы сие не потянули, ибо стоимость составила один миллион рублей. Затем кто только не выходил с предложением выстроить Гостиный двор — и московский купец Иванов, и городской голова Кекин, кой предлагал возведение одноэтажного каменного здания на 1000 лавок. Была даже открыта подписка на акции, но и сей прожект скоро разрушился. Затем замахнулся на Гостиный двор генерал-лейтенант Бетанкур, кой разработал двухмиллионный проект о сооружении Гостиного двора за счет казны. Но он допустил серьезную ошибку. Пугаясь злоупотреблений, Бетанкур в письме государю Александру высказывал: «И не нужно допускать, чтобы строение означенного гостиного Двора было отдано на волю ростовских жителей». Затея провалилась. За дело взялся сам Ярославский губернатор Александр Михайлович Безобразов. Он лично встретился с императором и вручил ему проект ярмарочного Гостиного двора на 800 лавок. Проект был одобрен. Началось строительство, но и оно сорвалось. Вот так и остался Ростов без Гостиного двора, хотя городская дума затевала новые попытки [45] .
45
Рассказывая об истории создания ростовского Гостиного двора, Н. В. Грудцын пишет: «В 1829 г. вновь предпринята попытка начать сооружение Гостиного двора. Вновь создан строительный комитет, составлена смета, и выстроен Мытный двор в «148 номеров». Дело в том, что иногородние купцы отказались участвовать в строительстве Гостиного двора, так как он, по их мнению, не нужен, им удобнее помещаться в лавках вотчинников. Но, как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло». 25 августа 1839 г. деревянные общественные лавки вблизи церкви Спаса на Торгу сгорели, и на этом месте в 1841 г., наконец, появился Гостиный двор «в 105 номеров».. Таким образом, «всегда единообразное водворение торговли» должно «было приохотить иногороднее купечество к съезду на ярмарку», прекратить «ярмарочные неустройства», привести «городские доходы в соразмеренность, точность и положительность» и «поддержать ярмарку». Кстати, Мытным и Гостиным дворами полностью распоряжалась дума.
— Худо, Филат Егорыч. Где ж вы намерены остановиться? Неужели опять на Постоялом дворе?
— У нас с Мясниковым давнишняя дружба. На одном промысле завязаны.
— Винокуренный завод имеет?
— И не один. У него не только винные заводы, но и вологодские и херсонесские винные откупа, несколько имений, рыбные ловли, мебельные салоны в Петербурге.
— На широкую ногу живет.
— Интересный, скажу я тебе, человек, Стенька. А ведь из крестьян, мужик, живший в Юрьевской слободе, что близ самого Ростова. Кто бы мог подумать, что лапотный мужик в первостатейные купцы Ростова выбьется. И с чего начал? Скупал по деревням скот, забивал его на мясо и продавал в Ростове. Случалось, и худой скот закупал. Откармливал его и пускал в дело. На торгу простым рубщиком мяса был, мясником! Никто и подумать не мог, что Федька Мясников в большие купцы выбьется, а он выбился, ибо обладал хватким, недюжинным умом. Стал купцом второй гильдии, приличным капитальцем обзавелся и пошел на весьма рискованное дело.
— Уж не фальшивую ли монету чеканить? Слышал от стариков, что ростовские купцы во времена царя Алексея Михайловича этим прибыльным делом занимались.
— Не гони дурь, Стенька. Я знаю, что ты парень подковыристый, но у тех купцов государевы стрельцы правую руку отрубали и на их домах вешали. Федор же Борисович занялся самым прибыльным делом — винным откупом, кой давал ему огромный прибыток. Капитал Мясникова настолько вырос, что он записался в купцы первой гильдии, коих по пальцам можно перечесть. Вот у кого поучиться надо — и жизни и торговле.
— Скопидом аль по семишнику нищему на паперти подавал?
— Цыть! — осерчал на Стенькины подковырки Голубев. — Когда-нибудь я тебя плеткой отстегаю.
— Не отстегаете, Филат Егорыч. Без меня вам будет совершенная докука.
— На все найдет ответ, балабол… Запомни, такие купцы, как Мясников, редко на свет родятся. Он в родной Юрьевской слободе каменный пятиглавый храм во имя великомученика Георгия и Феодора Стратилата поставил [46] . А ты — «скопидом». Знал бы, как Федор Борисович Ростов украсил. Такой роскошный дом возвел, что его повеличали «путевым дворцом», ибо краше сего дома не было во всем городе. Не случайно в этом особняке останавливалась мать императора Александра Первого, Мария Федоровна, а затем и Николай Первый, кой принял в сем доме ростовских чиновников и именитое купечество.
46
Краевед А. А. Титов писал: «… на местном кладбище, близ самой церкви, погребен рядом со своей супругой строитель храма, бывший ростовский городской голова… Неблагодарные наследники, получив миллионы, не поставили на могиле своего благодетеля даже простого деревянного креста. Могила храмосоздателя и миллионера заросла травой и почти сровнялась с землей…». Сама церковь была разрушена в Советское время.
— Никак, чересчур богатый дом, Филат Егорыч? — спросил Стенька, хотя он видел громадный особняк Мясникова [47] .
— Таких домов у нас в Вязниках нет. Скоро своими глазами увидишь и рот разинешь.
Рот Стенька, конечно, не разинул, но для виду поахал:
— И впрямь дворец, Филат Егорыч. Нешто и мне повезет по следам царя-батюшки пройти? Ух ты!
— Ты здесь варежку — то не шибко раскрывай. Веди себя скромно, тихо, ибо станешь жить в одной из комнат особняка.
47
В 1869 году сыновья Мясникова подарили родовой дом ростовскому городскому обществу, и с той поры в нем разместилась больница (ул. Ленинская, 40).
— Буду как мышь, Филат Егорыч.
— Не приведи Господи. Аль ты не знаешь, Стенька, что мышь по всему зданию шастает? Без моего разрешения никуда не высовываться.
— Ну, тогда я себя к лавке прикую.
— Беда мне с тобой… Правь к парадному подъезду!..
Первые два дня Стенька жил барином: сладко ел, сладко спал, но затем начал звереть. Не по нутру ему такая жизнь. Если два месяца он проживет в этой комнате, то не вылезет из дверей. Помощник повара приносил из кухни такие кушанья, что от них можно было лопнуть.
— Слышь, Гаврилыч, у вас всех дворовых так сытно кормят?
— Харчем не обижены, но тебя приказано кормить наособицу, как человека господина Голубева… Может, добавочки приносить? Вон ты, какой каланча.
— Какая, к чертям, добавочка?!. Слышь, Гаврилыч, ты моего хозяина не увидишь? Словечко бы ему замолвить.
— Не имею чести, любезный. Господа кушают вместе, их обслуживает сам Иван Потапыч.
— Это еще, что за зверь?
— Словечки у вас, любезный. Камердинер.
— Ясно. А спальню моего хозяина знаешь?
— Как не знать-с? Мимо прохожу.
— Вот и славно. Зайди и скажи, что Стенька видеть хозяина хочет.
— Как можно-с? Вы с ума сошли, любезный. До ужина!
— Да постой ты, Гаврилыч! Тогда передай камердинеру, что я хочу сбежать.
— Вы странный человек, любезный. До ужина.
Стенька кинул с досады в закрывшуюся дверь оловянную кружку и повалился на постель. Вот тебе и дворец, живи теперь, как в золотой клетке, а на улицу и носа не кажи.
На улицу? Ну, зачем ты туда рвешься, неразумная голова? Чего ты там не видел? Узкие кривые улочки с каменными домами купцов и лавками, деревянные избы посадского люда, белокаменный Кремль с его уникальной звонницей и прекрасными храмами. А может, ты хочешь глянуть на утопающее в голубых сугробах Тинное море, усеянное рыбаками. (Подледный лов в Ростове был так же любим, как и летний).
Ах, Стенька, Стенька! Тебя всегда тянуло на люди. Одиночество тебе и за два дня опостылело. И все же надо перетерпеть, ибо никак нельзя тебе появляться в городе: слишком обличье твое приметное. Другой бы напялил шапку на нос и затерялся в толпе, ты ж не затеряешься, коль с оглоблю вымахал. Хочется тебе вновь попасть в лапы приказчика Корнея Букана? Не хочется. Авось обойдется, авось и благополучно вернешься после прогулки в «путевой дворец». Бог не выдаст, свинья не съест.
Мечется Стенька, ибо ему непременно надо на Подозерку сходить, где живет его родня, от которой ему необходимо познать последние новости — о батюшке и матушке, о Настенке, своих дружках… О многом хочется изведать Стеньке. Хоть и вправду убегай из «красного терема», но тогда и с ямщичьей службой придется распрощаться. Вот незадача!