Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)
Шрифт:
Амос человек был тщеславный и немало уже скопил деньжонок, чтобы приступить к началу претворения своей мечты.
Стеньку ему сам Бог послал. Если ему, Амосу, удастся шепнуть о беглеце самому полицмейстеру, то тот не преминет замолвить словечко городничему, кой с большим бы удовольствием доложил их сиятельству Голицыну о поимке воров.
Но дело застопорилось из-за растяпы Пятуни. Этот Стенька заметил слежку и теперь где-то скрылся. Но всего скорее, он спрятался в Ростове, и если обшарить весь город, то разыскать его будет не так уж и трудно. Слишком
Полицмейстер и впрямь заинтересовался сообщением старосты Рыболовной слободы.
— Если в Ростове где-то приютился, то всенепременно найдем. Инкогнито же вам будет обеспечено. Сегодня же дам распоряжение о розыске преступника. Опишите как следует словесный портрет негодяя.
Амос рассказал о лице и фигуре Стеньки Грачева до мельчайших подробностей, что было досконально записано одним из полицейских, находившимся в кабинете. Амос косил на него хмурым взглядом и сокрушенно думал: «Не проболтался бы. Не каждый может язык на замке держать».
Но полицмейстер его успокоил:
— Как и условились, инкогнито вам будет обеспечено. Не беспокойтесь, господин Фомичев. Ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре.
На другой день все городовые были подняты на ноги, но первые два дня успеха не принесли. Но как это часто бывает — помогла случайность.
Помощник повара Гаврилыч пошел в мясную лавку, а ее хозяин, любитель поговорить, как бы мимоходом произнес, кивнув на городового, который неподалеку остановил извозчика.
— И ко мне подходил. Не видел ли я высокого молодца в лисьей шапке. И чего все выпытывают?
— Какого молодца? — безучастно, лишь бы поддержать разговор, спросил Гаврилыч.
— А бес его знает. Какого-то Стеньку, что в злодеянии уличен. Чу, здоровенный парень.
— Здоровенный?.. В лисьей шапке? — насторожился дворовый Мясникова.
— Аль видел такого, Гаврилыч?
— Не может быть… Пойду я, любезный, — как-то растерянно произнес Гаврилыч и поспешил к своему дому.
Хозяин лавки покачал головой, хмыкнул. Дело нечистое. Надо городового окликнуть.
Через час в комнатку Стеньки вошли четверо урядников с околоточным.
— Стенька Грачев?
— К сожалению, но другого здесь не вижу.
— Одеть наручники.
Стенька не сопротивлялся.
Околоточный выбежал во двор и подошел к повозке полицмейстера.
— Он самый, ваше высокоблагородие. Везти в участок?
— Успеешь.
Полицмейстер вышел из повозки и зашагал к парадному крыльцу дома Мясникова.
Федор Борисович был удивлен докладом камердинера:
— Господин полицмейстер просит принять, ваша милость.
— Что ему угодно? — холодно спросил Мясников. Он не любил, что чиновники, пусть даже высокого ранга, являются к нему без предупреждения. Самый богатый и самый знатный человек города с таким же холодком мог отнестись и к неожиданному визиту городничего, который всегда нуждался
Камердинер, облаченный в темно-синюю ливрею, расшитую золотыми галунами, бесстрастно произнес:
— Их высокопревосходительство, господин Багров, изволил сказать, что явился по весьма срочному и важному делу, ваша милость.
Федор Борисович был в домашнем халате на розовой подкладке и легких сафьяновых тапках на босу ногу, но переодеваться не захотел: полицмейстер тоже, небось, пришел за субсидией.
— Проси.
Багров вошел в кабинет, извинился за внезапное посещение и пожелал Мясникову доброго здоровья.
— Пока Бог милует. И вам пластом не лежать, Аркадий Петрович. Прошу в кресло.
— Покорнейше благодарю, Борис Федорович.
Полицмейстер минуту выждал, а затем произнес:
— Привели меня к вам дела совершенно удивительные. Как это ни странно, но в вашем почтенном доме скрывается преступник.
У Мясникова дрогнула рука с только что раскуренным чубуком.
— Вы с ума сошли, милостивый государь!
— Я знал, что вы будете огорошены, Федор Борисович, но как говорится, неисповедимы пути Господни. Только что в вашем доме арестован ямщик господина Голубева, некий Стенька Грачев.
— Ямщик Филата Егорыча?.. Ничего не понимаю. Пожалуйста, изъяснитесь.
— Извольте выслушать, Федор Борисович.
После рассказа Багрова Мясников поднялся с дивана и нервически заходил по кабинету, слегка шаркая сафьяновыми тапками по бухарскому ковру: возраст все-таки давал о себе знать.
— Не могу поверить, Аркадий Петрович… Как мог Филат Егорыч, уважаемый человек, принять в ямщики сей преступный элемент?
— Об этом надо спросить самого господина Голубева.
Через несколько минут Филату Егорычу пришлось выслушать весьма нелицеприятную речь полицмейстера, после чего он настолько возбудился, что ударил кулаком по столу, да с такой силой, что затушенный чубук упал на ковер.
— Прошу прощения, господа, — поднимая курительный прибор, произнес Голубев, и повернулся к Мясникову.
— Я абсолютно ничего не знал о проступке моего кучера. Позвольте, Федор Борисович, доставить его сюда.
— Разумеется.
Стенька вошел в кабинет Мясникова уже без наручников, а городовые и околоточный остались за дверью.
— Хорош бугай, — процедил сквозь зубы Багров. — Такому только кистенек в руки — и на большую дорогу. Рассказывай, подлец, как ты до такой жизни докатился.
— Не знаю, как вас звать-величать, господин в мундире, но подлецом никогда не был.
— Нет, вы посмотрите на него, — всплеснул руками полицмейстер. — Каков нахал. Отвечай, когда тебя спрашивают!
Стенька страсть не любил, когда на него кричат, поэтому продолжал молчать.
— Погодите, господин полицмейстер, — вмешался Голубев, подошел к Стеньке и, не повышая голоса, спросил:
— Почему ты и Гурейка украли коней у их сиятельства Голицына?
— Я не крал, все получилось случайно.