Чертовы котята

Лехтолайнен Леена

Я распаковала вещи и отнесла грязные в подсобку, откуда Ханна отправляла их в прачечную. Мне было сложно привыкнуть к тому, что чужие люди перебирают мое нижнее белье, хотя оно и не скрывало особых тайн. Я всегда предпочитала нейтральное белье в спортивном стиле, стринги носила редко и всегда стирала их сама. В Лейсен я не брала никаких кружев или чулок с подвязками, на свидании с Давидом они мне были ни к чему.

Около восьми хлопнула входная дверь. Ключи от квартиры имели пятеро, из них четверо

уже дома — значит, пришел Транков. Выйдя в коридор поздороваться, я столкнулась с Ханной.

— Сегодня обеда не будет. Юлия отказалась от еды, хозяин тоже. Юрий, хочешь, приготовлю тебе что-нибудь? Может, пасту? Хилья наверняка поела в самолете, как и Юлия.

— Я тоже с удовольствием съела бы пасту, — заявила я, еще пока Юрий не успел открыть рот. По его взгляду я заметила, что он боится выволочки. — Пойду налью сока, страшно пить хочется.

Похоже, Транков стремился вырваться из-под опеки Ханны. Я тоже совершенно не доверяла этой женщине. В Хиденниеми она видела Васильева и Давида. К тому же она совсем не глупа и легко может сложить два и два. Разумеется, Ханна умела молчать, но также была вполне в состоянии сделать правильные выводы и понять, чем на самом деле занимается Сюрьянен. Я всего пару раз в жизни сталкивалась с шантажистами, и мне казалось, что Ханна вполне соответствует этому образу.

Сюрьянен тоже решил отведать пасты. Из службы сервиса аэропорта нам обещали позвонить и сообщить судьбу чемодана. Транков молча ел, Сюрьянен казался напряженным, я вообще не умела поддерживать легкую застольную беседу. Ужин прошел спокойно. Когда мы закончили, мне на телефон пришло сообщение: пропавший чемодан нашелся в Париже и его должны доставить завтра утром.

— Можешь передать Юлии хорошую новость, — объявила я Сюрьянену, который сообщил, что не прочь выпить глоток коньяка перед сном.

Юрий попросил Ханну налить ему кофе. Я отправилась к себе в комнату и, не раздеваясь, легла на кровать. Уставившись в потолок, старалась ни о чем не думать.

Наконец я задремала, но вскоре проснулась: захотелось в туалет. Часы показывали без четверти одиннадцать. Стояла тишина. В комнате у Юлии было темно, у Ханны, кажется, тоже. Сюрьянен сидел в гостиной в наушниках и смотрел по телевизору порно. Значит, Юлия спит, иначе он на такое не решился бы. Он так погрузился в созерцание двух обнаженных женщин, играющих с душем, что не заметил, как я прошмыгнула.

Из-под двери у Юрия виднелась яркая полоска света. Я вошла, не постучав.

— Хилья, что случилось? — Он сидел за компьютером спиной к входу и сильно вздрогнул, увидев меня.

— А то ты не знаешь! Почему ты не рассказал мне, что Юлия — дочь Гезолиана?

Юрий не торопясь выключил компьютер и повернулся ко мне.

— Я и не думал, что это имеет для тебя значение, —

только потом ответил он. — Ведь ты не сделала Гезолиану ничего плохого, а Сталь уже давно вышел из игры.

Это была чистая ложь, он даже не попытался как-то сгладить ее.

— Едва ли Гезолиан так легко прощает обидчиков. К тому же бывшая подружка Сталя — желанная добыча. Да и откуда ему знать, что именно бывшая? Может, ты ему рассказал?

— Почему ты мне не доверяешь?

Юрий встал со стула, и мне показалось, что он готов броситься на меня. Но вместо этого он шагнул к шкафу, и, достав оттуда плетку, протянул ее мне. Однажды в доме Паскевича в Бромарве мне уже приходилось ее видеть.

— Зачем мне это?

— Ты же обещала выдрать меня, как сидорову козу. Пожалуйста! Ведь ты считаешь, что я заслужил такое наказание!

Изумленно покачав головой, я взяла плетку у него из рук.

— Вечно один только Сталь! — Побледнев, он глядел на меня пылающими от ярости глазами. — Из-за этого человека я стал убийцей, а ты все равно думаешь только о нем!

— Я думаю о себе. — Я рассекла плеткой воздух, но Транков даже не пошевелился.

— Тебя никто здесь не держит! Если тебе не нравится работать на Сюрьянена, можешь идти на все четыре стороны! Но ведь ты сама хотела попасть в круг его приближенных! Зачем тебе это было надо?

Словами можно причинить не менее сильную боль, чем плеткой, и я едва не рассказала, что занималась любовью с Давидом Сталем не далее как позавчера и что с ним мне это нравится больше, чем с Юрием. Не исключено, что моя мать нечто подобное когда-то сказала отцу в ответ на бесконечные ревнивые попреки, за что и получила град ударов ножом.

— Давай, бей. Я не боюсь. Я давно привык к боли. К тому же плеткой даже до крови нельзя ударить. Вот другое дело — ремень Паскевича! Он часто бил меня и запрещал плакать. Таким образом он собирался сделать из меня настоящего мужчину. А в тот вечер, когда ты увезла от нас ту женщину-депутата, он снова меня избил. Ты тогда толкнула меня, я упал, а Паскевич принялся избивать. Правда, недолго: я вскочил и, если бы Сами не вошел, убил бы его тогда.

— Зачем же ты терпел все это?

Его ответ я сама могла бы угадать, но Юрий промолчал.

— Нам обоим важно больше узнать про Гезолиана, — сказал он вместо этого. — Он ведь не Паскевич, это игрок совсем другого масштаба. Хилья, смерть Рютконена поставила нас на одну сторону баррикады. Пожалуйста, верь мне!

Я доверяла Транкову не больше, чем альпинист верит в надежность веревки, склеенной скотчем, и ничего не рассказывала ему про Ваномо.

Размахнувшись, я ударила его плеткой по левому плечу. Он не отклонился и не вскрикнул, только побледнел еще сильнее.