Червонные сабли
Шрифт:
– Ничего, ничего, - успокоил его Шатохин.
– Принеси огня.
Зажигая на ходу свечу, вошел в хату второй солдат. А первый, с винтовкой, старался рассмотреть во тьме пленного, нашел его у стены и сказал с угрозой:
– Сейчас мы тебя утихомирим...
Он принес из сеней обрывок веревки, пнул Леньку ногой так, что тот отлетел и упал. Двое солдат крепко связали ему ноги под коленками. Кадет, заложив руки в карманы, победно ухмылялся.
«Враг не прощает, - думал Ленька.
– А я забыл про это и сгубил себя и Сережку...»
Когда часовые ушли, Генька
– Ты не думай, что мне охота с тобой разговаривать. Просто интересно иной раз взглянуть на человека перед тем, как он отправится в «лучший» мир. Я давно веду счет большевикам, которых лично отправил к праотцам. Насечки делаю на рукоятке вот этого кинжала. Можешь посмотреть. Уже пятьдесят восемь зарубок! Ты будешь пятьдесят девятым. Смотри, при тебе делаю насечку, смерть твою отмечаю. Считай, что жизнь твоя кончилась.
– И кадет перочинным ножиком стал нарезать метку на рукоятке чеченского кинжала.
– За каждого ответишь, - говорил Ленька.
– Все твои подлые отметки окажутся у тебя на шее, хотя она у тебя цыплячья. При первом ударе переломится.
Шатохин поднял горящую свечку, с нее капал воск на Ленькину обнаженную грудь. Кадет прочитал гордую надпись и усмехнулся:
– Хвастун... «Воспрянет род людской». У меня не очень воспрянешь!
Открылась дверь, и вошел штабс-капитан Каретников в черном френче английского покроя, с белым черепом на рукаве.
4
Такого жаркого лета в Таврии не помнят и старожилы. Почернели подсолнухи, кукуруза высохла на корню и шелестела от ветра сухими лентами-листьями.
Люди и кони страдали от мучительной жары. Губы трескались от зноя, а воды нигде не было. Гимнастерки на бойцах были мокрые, с соляными разводьями. На зубах хрустел песок. Из степи дули сухие ветры, перегоняя с места на место пыль.
Вторая Конная спешила на соединение с Каховским плацдармом. Невесть как и откуда прибыли связные и рассказали, какие жестокие бои идут на берегах Днепра. Песок покраснел от крови. Врангелевцы бросают на наши позиции танки, день и ночь бьют дальнобойные орудия. Наши держатся с трудом, и надо торопиться оказать помощь каховцам.
Знойный воздух казался еще более горячим от пальбы орудий. Порывы ветра подхватывали горелую пыль и швыряли в глаза коням и всадникам.
Обстрел со стороны противника то прекращался, то обрушивался с новой силой. Враг бил картечью, и приходилось рассыпаться по степи. А солнце пекло. Орудия вязли в сугробах песка. Тачанки объезжали дорогу, чтобы не слишком запылять пулеметы. Всадники на взмыленных лошадях скакали вперед.
Врангель уже не помышлял об окружении прорвавшихся в тыл красных конников. У него было слишком много других забот: гибель десанта на Кубани, невозможность пробиться в Донбасс, а тут еще Каховский фронт, как нож, приставленный к спине. Крымский главковерх сместил генерала Слащева за допущение каховского прорыва. Теперь здесь командовали генералы Кутепов и Драценко. Кавалерия белых бросалась то в одну, то в другую сторону, не успевая отбивать атаки красных.
Во
Сильно горевал о друзьях Махметка. Он возил с собой газетный листок «Красная лава» и, давясь сухими слезами, предлагал бойцам прочитать, как погибали его дружки. В заметке, озаглавленной словом «Бессмертные», говорилось о том, как разведчики эскадрона имени КИМ отстреливались до последнего патрона.
Мертвым слава, а живым идти вперед. И помчались в атаку красные конники. Сшиблись, зазвенели сабли, и закипела кавалерийская рубка. Тяжкий топот коней, скрежет стали, крики раненых, ржание коней - все смешалось в чудовищный гул боя, падали один за другим на землю разгоряченные тела коней и людей.
В Малых Белозерках захватили до полка пленных, много пулеметов.
Заняв село, конармейцы разбрелись по дворам и хатам, перевязывали друг другу раны, поили лошадей.
Махметка закусил чем бог послал и решил отдохнуть. Он зашел в клуню, крытую старой соломой, разгреб сено, чтобы поудобнее улечься, и неожиданно увидел сапог. Махметка хотел поднять его, но это оказалась чья-то нога. Торопясь, разбросал сено и увидел бородача-казака с серьгой в ухе. Неуклюже и растерянно солдат вылез из сена.
– Беляк, да?
– спросил Махметка, обнажая свою кривую саблю.
– Отпусти, слышь, денег дам.
– И казак потянул из кармана пачку царских рублей.
– Заховай свои деньги, гад. Давай оружие.
Казак снял с себя шашку и отдал Махметке.
– Винтовка где?
– Бросил.
– Почему?
– Я дизик... Хотел домой тикать.
– Патроны есть?
– спросил Махметка и похлопал казака по карману ладонью. Услышав звон, он приказал: - Выворачивай карманы, давай патроны.
Вместе с кисетом, патронами, куском сахара и катушкой ниток казак вытащил круглое зеркальце с картинкой на обороте. Махметка сначала не обратил внимания на эту вещицу, потом стрельнул глазами на ворох добра - и даже в лице изменился, схватил казака за горло:
– Говори, где Ленька?
Солдат пучил глаза, бормотал в страхе:
– Не убивай, господин-товарищ. Детишек двое, совсем малые...
– Где Ленька?
– Какой? Ничего не знаю.
– Я тебе покажу какой!.. Это зеркальце моего друга, которого вы... Говори, где он?
Казак не знал, о ком идет речь. Но вот до него дошел смысл вопроса, и он переспросил:
– Мальчонка? В красных галифе?
– Он самый...
– Пытали его... Только не знаю, где он.
– Брешешь! А ну иди вперед!