Честь семьи Прицци
Шрифт:
Клайв посмотрел на часы. Стрелки растянулись в механическом «шпагате», подбираясь к шести вечера. Без двух. Пора. Он поправил пистолет в наплечной кобуре и вышел из машины. Сегодня ему предстояло отвезти своего босса в театр, а завтра… Завтра у него выходной, и они с Уитни договорились поужинать в каком-нибудь ресторанчике, а затем отправиться к ней домой, наконец, познакомиться с ее родителями. Клайв не был трусом, но от этой мысли его прошиб холодный пот, а сердце учащенно забилось. Господи, как мальчишка, ей-богу!
Хлопнув дверцей, он огляделся, быстро подошел к двери подъезда и нажал кнопку домофона. Через несколько секунд лампочка под словом «говорите» вспыхнула рубиновым огоньком,
— Да?
— Мистер Финли, это Клайв Уильямс.
— А-а-а, здравствуйте, Клайв, заходите.
Замок щелкнул, и телохранитель, потянув дверь, шагнул в гулкое нутро подъезда…
… Получасом позже Франциск Кунз встретился со своим старым приятелем Родом Стейнбеком в насквозь прокуренном зале бара «Изумрудное лето», на 116-й Вест-стрит, неподалеку от парка Монингсайд. Сидя у самой стойки на высоком табурете, Кунз с любопытством разглядывал входящих в огромное зеркало за спиной бармена. Удивительное это зрелище, если подумать. Когда смотришь на людей в упор, повернувшись к ним лицом, они тут же перестают быть самими собой и начинают изображать, играть в какие-то нелепые игры, принимать красивые театральные позы и говорить неестественными голосами. Или другая крайность — разглядывать себя, пытаясь определить, «что же во мне не так, из-за чего меня так пристально изучает этот лысый коротышка?» Другое дело, когда они не видят, что за ними наблюдают. Люди естественны, раскованны. Они живут той жизнью, к которой привыкли, а не созданной для окружающих. В них проявляется природа. Взгляд, брошенный словно мимоходом, жест, вырвавшийся непроизвольно. Человек — книга. Любопытная, интереснейшая книга, читая которую можно постичь суть сиюминутных потребностей и вытекающих из них поступков человека столь же точно, как это делает психоаналитик, но не прибегая к долгим и подчас утомительным беседам. Смотрите на людей, узнавайте их, только не нужно, чтобы они знали об этом. И не надо путать наблюдение со шпионажем.
— Эй, мистер, — бармен наклонился к нему. — Что-нибудь выпьете?
— Ага, — простодушно улыбаясь, кивнул Франциск.
— Виски с содовой. И придвинь поближе вон ту вазочку с орешками. Знаешь, с детства обожаю арахис. Особенно соленый.
— Конечно, я тоже.
Бармен налил в рюмку виски, добавил содовой и ловким отточенным движением пустил ее по стойке клиенту. Кунз заулыбался еще шире.
— Здорово. А вазочку-то с орешками сможешь так же?
Парень рассмеялся.
— Я смотрю, ты малый не промах, а?
— Да нет, куда мне, — скромно потупился детектив.
— Просто орехи очень люблю.
Бармен захохотал и придвинул вазочку ближе к посетителю. В этот момент в зеркале замаячил Род. Стоя в дверях, он осматривал зал, пытаясь разглядеть лица за густой табачной завесой. В застиранных джинсах и плотном твидовом пиджаке поверх хлопчатой голубой рубашки, Стейнбек крутил головой, морщась от раскатов рок-н-рола, изрыгаемых «джук-боксом», треска и звона игровых автоматов и не менее плотного, чем сигаретный смог, гула людских голосов. В дальнем углу пара массивных ребят катала шары на бильярде, а за одним из столиков шумно расслаблялась компания студентов, заливая веселье огромным количеством пива. В воздухе слабо пробивался сладковатый душок марихуаны, должно быть, поэтому Род выглядел так, словно попал по меньшей мере в вертеп.
Франциск не стал испытывать его терпения и замахал коротенькой ручкой, приглашая приятеля занять соседнее место. Тот наконец заметил Кунза и пошел через зал, то и дело оглядываясь, будто опасаясь, что в «Изумрудном лете» собирается вся нью-йоркская мафия.
Плюхнувшись на соседний табурет, Стейнбек взмахом
— Может быть, твой приятель трезвенник, но орешками тебе придется делиться самому.
— Он терпеть не может арахис, — отреагировал Франциск в тон бармену. Через секунду перед Родом появился высокий бокал, наполненный до краев янтарным напитком с бело-желтой шапочкой пены. Кунз посмотрел на отпивающего глоток друга и поделился мыслью:
— Знаешь, а ты даже в этой одежде выглядишь, как полицейский.
— Да пошел ты, Франц, — Род явно не разделял оптимизма приятеля. — Нашел, где назначать встречу. Господи, подумать только! Удивляюсь, как это у тебя не хватило ума затащить меня в публичный дом.
— Спасибо, — расплылся детектив. — Я тоже тебя люблю.
— А-а, — Род махнул рукой. — Вот твои бумажки. Все, что мне удалось выяснить об этой подружке.
Он достал из кармана несколько отпечатанных на принтере листков и отдал их Франциску.
— Нс густо, — хмыкнул тот. — Она что, в безвоздушном пространстве росла, что ли?
— Это все, что есть на нее, — хмуро буркнул Род. — Надеюсь, за пиво заплатишь ты?
— Конечно, — Франциск кивнул, достал бумажник, выудил из него стодолларовую банкноту и протянул полицейскому. — Спасибо, дружище, ты мне, действительно, помог.
— Да ладно, не за что, — купюра исчезла в нагрудном кармане рубашки. — Я думаю, тебя заинтересует эта куколка, — он вновь кивнул на листки. — Но учти, если тебе еще раз понадобится что-нибудь от меня, назначай встречу в другом месте.»
— Ага, приму к сведению, — Кунз развернул первый лист, начал читать, но тут же остановился. — Эй, эй, погоди-ка. Я просил тебя узнать про Айрин Уокер, а не про… — он вновь заглянул в лист, — Лайзу Джексон. Что это за дерьмо ты мне подсунул?
Род ухмыльнулся, наслаждаясь маленькой местью, допил пиво, сполз с табурета и подмигнул.
— Вот так, приятель. Женщину на фотографии зовут Лайза Джексон, а единственная Айрин Уокер, подходящая по возрасту этой красотке из всех проживавших в Лос-Анджелесе, скончалась от травм, полученных в автомобильной катастрофе четыре дня назад в «Мемориальном медицинском госпитале» на Лонг-Бич, штат Калифорния. Пока!
Он махнул на прощание рукой и начал торопливо пробираться к выходу, оттирая локтями не в меру подгулявших посетителей.
Оставшись в одиночестве, Франциск Кунз снова перечитал первую фразу, достал фотографию и несколько секунд задумчиво разглядывал изображенную на ней женщину. Затем он убрал карточку в карман и поскреб переносицу.
— Значит, Лайза Джексон? — пробормотал Кунз. — Черт возьми, это становится все любопытней и любопытней.
Бармен вырос перед ним, словно по мановению волшебной палочки.
— Что-нибудь еще будете пить?
Франциск моргнул.
— Да, двойной виски. Кстати, содовую можете не наливать…
… Сидящий на другом конце стола худой нервный мужчина в черном костюме-тройке и цейссовских очках не понравился Чарли. Тут, в общем-то, дело было не в личных симпатиях и антипатиях: этого человека Чарли видел впервые в жизни, а значит, ничего не имел против него. Просто гость жутко боялся. Лицо его блестело от пота так, словно по нему прошлись лаком. Кожа была пепельного оттенка, а костяшки пальцев, сжимающих ручку «атташе-кейса», казались абсолютно белыми. От напряжения мужчина ерзал на стуле, еще сильнее потел и буквально испускал флюиды страха. Губы тряслись, а в довершение всего правый глаз у него начал подергиваться, отчего и без того жалкое впечатление усилилось, а терзавший мужчину страх стал еще заметнее.