Честный акционер

Незнанский Фридрих Евсеевич

— У тебя есть какие-то мысли на этот счет?

— Да. Я собираюсь организовать митинг возле Басманного суда. Я уже договорилась с ребятами и позвонила на телевидение. Сейчас еду за разрешением.

— А если не дадут? — усомнился Павел Петрович.

— Если не дадут, мы выйдем так. — Голос дочери был суров и непреклонен.

«Вся в мать», — подумал о ней Кизиков. А вслух сказал:

— Что ж, дочка, действуй.

Она выдержала паузу. Затем спросила — прямо и жестко:

— Ты пойдешь с нами?

— А ты этого хочешь?

— Важно — хочешь ли

ты этого сам.

Павел Петрович задумался.

— Староват я уже для митингов… — медленно проговорил он.

— Твое дело, — сказала Лариса и положила трубку.

Кизиков положил телефон на стол, посмотрел на него, усмехнулся и повторил уже вслух:

— Вся в мать. Такая же упрямая.

2

Митинг состоялся через два дня. Собралось человек тридцать, почти все — из «Ассоциации инвалидов и ветеранов афганской и чеченской кампаний». Павел Петрович стоял в переднем ряду с транспарантом, на котором огромными синими буквами по белому фону было написано:

НЕ ДОПУСТИМ СВЕРШИТЬСЯ ПРОИЗВОЛУ!

Рядом с ним стояла Лариса. Ее транспарант гласил:

ХРАБРОВИЦКИЙ — СЫН РОССИИ!

Вначале она хотела написать «Свободу Храбровицкому!», однако брат Геннадий поднял ее на смех.

— Это звучит так же смешно, как «Свободу Юрию Деточкину!». Помнишь ту комедию?

«И правда, смешно», — согласилась Лариса. Слоган «Храбровицкий — сын России!» предложил ей друг олигарха (и сам олигарх, если верить «Форбсу») Борис Берлин.

Спокойно и убедительно, — сказал он. — Никаких призывов, никакого боя. Просто констатация факта. Спокойный тон убеждает сильнее, чем выкрики и ругань, это я по собственному опыту знаю.

Лариса не могла с ним не согласиться.

Спокойный тон сработал. Позже, просматривая запись митинга по телевизору (благодаря усилиям Ларисы его показали по трем каналам), она увидела, что камеры операторов чаще всего выхватывали из толпы именно ее лозунг. Вероятно, он покорил телевизионщиков своей необычностью и парадоксальностью. Словно Храбровицкого судили за то, что он больше других любит свою родину и вся его деятельность была направлена на то, чтобы осуществить чаяния своего народа. Что ж, отчасти так оно и было. По крайней мере, в приписываемых ему преступлениях Храбровицкий виновен не был — в этом Лариса была твердо уверена, так же твердо, как и остальные члены «Ассоциации ветеранов».

Однако в тот же день надежда Ларисы на благоприятный вердикт суда улетучилась. Суд постановил продлить срок содержания Михаила Храбровицкого под стражей. Лариса восприняла это так же тяжело, как если бы ей объявили о болезни отца или брата. Да, в сущности, Михаил Храбровицкий давно уже стал ей родным человеком. С той самой ночи в пансионате, когда между ними возникли эти отношения — отношения дружбы-любви, согревающие

сердца обоих без всякого физического контакта. Думая об этом, Лариса часто вспоминала странные строки Бродского:

Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена!

Ни объятье, ни измена, а только душевное тепло и желание как можно дольше находиться в компании друг друга.

Вечером ребята собрались в квартире Ларисы. Они не стали обсуждать решение суда. Чего тут обсуждать, когда и так все понятно. На судью надавили сверху. Он тоже человек и. не хочет терять свою должность из-за какого-то там олигарха, от которого судье ни жарко, ни холодно.

В этот вечер ребята просто пили чай и смотрели кино. Ближе к полуночи парни сели играть в преферанс, но Лариса отправилась спать. Она слишком устала за последние дни. Близкого ей человека гноили в следственном изоляторе, а она никак не могла ему помочь. Любой другой на месте Ларисы сдался бы, но только не она.

Она сказала себе: «Если я опущу руки, они его там замучат или заморят. Выпустят его на волю пожилым, разочаровавшимся в жизни и ни на что не годным инвалидом. Ну уж нет! Я не позволю, чтобы эти гады отняли у Михаила лучшие годы его жизни!»

Лариса поклялась себе, что будет бороться до конца.

3

Ну наконец-то эта чертова пресс-конференция закончилась. Начальник Следственного управления Генпрокуратуры Владимир Михайлович Казанский направился в туалет, о котором мечтал последние десять минут. Подойдя к писсуару, он с удовольствием сделал свое дело, затем помыл руки и уже повернулся, чтобы выйти, как вдруг увидел в зеркале смуглое лицо в окаймлении черных, кудрявых волос. Лицо принадлежало человеку лет пятидесяти. Казанский обернулся и вопросительно посмотрел на незнакомца.

— Владимир Михайлович, простите… — Голос у незнакомца был хрипловатый и не совсем уверенный. — Можно с вами поговорить?

«Нашел место, кретин», — с неудовольствием подумал Казанский. А вслух сказал:

— Простите, но у меня нет времени.

Он повернулся и двинулся к двери. Незнакомец не отставал. В коридоре он пошел рядом с Казанским и сказал:

— Это займет всего пару минут. Пожалуйста!

Казанский резко остановился и сверкнул глазами на

незнакомца:

— Ну хорошо. Я вас слушаю.

Незнакомец обрадованно улыбнулся.

— Меня зовут Павел Петрович Кизиков! — выпалил он. — Я — заместитель председателя «Ассоциации инвалидов и ветеранов афганской и чеченской кампаний». Сейчас покажу удостоверение.

Он полез в карман, но Казанский его остановил:

— Не надо. Я вам верю. Что вам от меня нужно?

Казалось, столь прямой и резкий вопрос смутил Кизикова еще больше.

— Э-э… Дело в том, что… Не знаю, как начать. В общем, Михаил Храбровицкий очень многое сделал для нашей ассоциации…