Четверги мистера Дройда
Шрифт:
— Ну что? Где? Есть?
— Нет, мадам, его нет, и неизвестно, куда выбыл.
Аннабель тяжело опустилась в кресло.
— Вы не волнуйтесь, мадам. Он вернется, вернется.
По коридору послышались четкие шаги Флаугольда; горничная быстро юркнула в другую комнату, а Аннабель вскочила и, торопливо подбежав к зеркалу, стала пудриться, но все-таки пудра не могла скрыть расстроенного выражения лица, которое сейчас нее заметил Флаугольд, когда Аннабель бросилась к нему навстречу.
— Ты, кажется, расстроена? —
Флаугольд за это время как-то успел привязаться к ней и даже гордился ее красотой и ее неподдельной неиспорченностью натуры. Он не жалел о сделанном жесте, тем более, что ее красота, подчеркнутая нарядами, и ее уменье держаться в любом обществе вызывали у многих восхищение.
— Нет, ничего, милый. Не обращай внимания.
— Может быть, кто-нибудь из этих баронесс осмелился не заметить тебя. — Его голос повысился: — Я всю эту республику переверну вверх дном.
— Милый, не волнуйся, — и Аннабель прижалась к Флаугольду.
Она чувствовала его доброту, она чувствовала в нем опору, ей было хорошо с ним, и это движение, несмотря на боль об утраченном Хозе, было полно истинной нежности.
— Милая девочка, — прошептал Флаугольд, и в его голосе послышались непривычные для него нотки.
В дверь постучали.
— Войдите, — недовольно пробурчал Флаугольд.
— Профессор Ван Рогге, — доложил лакей.
— Хорошо, скажите профессору — сейчас иду. Милая, извини, я сегодня буду занят весь вечер.
— А я? Как же я, милый?
— Куда угодно, дорогая. И пожалуйста, поезжай, я хочу, чтобы ты блистала в обществе этих баронесс, графинь и графчиков. Ну, до свиданья.
— Постой. Кто этот профессор? Он мне ужасно надоел, он постоянно отрывает тебя.
— Профессор? О, это гениальный человек, великий изобретатель психической стерилизации. Это тот, для кого строятся некоторые здания.
— Не понимаю.
— После поймешь, после.
И Флаугольд, поцеловав ей руку, вышел из комнаты.
Еще не насытившаяся могуществом денег, еще не исчерпавшая всех возможностей исполнения своих прихотей, Аннабель, довольная, почти спокойная, отправилась на свою прогулку в город. Ведь ей надо показать новый туалет, ведь надо презрительно скользнуть взглядом по полинялым аристократкам, носительницам старинных гербов и корон.
Она, как забавный зверек, кутаясь в пальто из змеиной кожи, легко покачиваясь на мягких подушках паккарда, иногда довольным взглядом скользила по своим ногам, выставив их до колен, обтянутых шелковой паутинкой, на которых искусная рука художника начертала нежные линии фантастических цветов.
Этот вечер ничем не отличался от других, только какой-то нервной напряженностью веяло от толпы на улице.
Какие-то люди спешили группами, пряча потертые лампасы и серебряные зигзаги чакчир под штатскими пальто.
Аннабель сразу узнала
Это были те, которые потеряли в одну ночь все — состояния, земли, дома, но остались до конца носителями никому не нужных чинов, орденов и званий.
Невольно заинтригованная, Аннабель приказала ехать за ними.
Когда автомобиль въехал на улицу, на которой стояло полпредство СССР, он принужден был остановиться из-за того, что около здания полпредства сгрудилась угрожающая толпа людей. Отовсюду спешили еще и еще новые толпы.
А на улице ни одного полицейского, хотя в обычное время постоянно здесь дежурил усиленный наряд.
Аннабель тронула шофера за плечо.
— В чем дело, голубчик Поль?
— Сейчас узнаю, — довольно мрачно и с непривычно суровым лицом ответил шофер.
Аннабель такого лица еще не видела у него. Оно всегда было приветливо, весело, и она чувствовала, что он втайне восхищается ею, сочувствует. На нее от этого ответа пахнуло отчуждением. В другое время она бы разнесла его, но теперь, сейчас, когда она была полна ожидания того, что должно произойти, она чувствовала себя одинокой и инстинктивно стала искать защиты у своего шофера. Он все же был свой среди моря этих чужих людей.
— Поль, голубчик, что будет? Я боюсь.
— Что будет, мадам? Погром!
Й Аннабель в повернувшемся лице шофера прочитала ненависть к этой толпе. Он судорожно держал руки на руле, и она видела, как они дрожали напряженной мелкой дрожью. Хотела что-то сказать, но не успела.
Град камней обрушился на здание.
Чудовищный аккорд зазвеневшего стекла был вступлением.
Толпа устремилась на здание, часть ломилась в толстую окованную дверь, часть бросилась в окна, бешено дробя не выбитые еще куски стекла.
Как в тумане, Аннабель увидела через выбитое стекло человека в сером костюме, вызывавшего кого-то по телефону. Ни шум, ни треск стекол не нарушили его корректного вида. Повернувшись к другому, он что-то сказал, и оба пожали плечами.
А дальше Аннабель не могла смотреть. Она упала на шофера и вцепилась в его шею крепкими руками, вздрагивая от ужаса, так как она увидела ряд палок, обрушившихся на человека.
Шофер сорвал ее руки и отшвырнул в глубину на подушки, а сам, едва владея собой, пустил машину в гущу толпы.
Автомобиль мягко врезался в толпу и остановился. Из-под колес раздались стоны и вопли. Невольно толпа раздалась, освобождая место для автомобиля.
Стоны привели в себя Аннабель. Она вскочила, она уже не была похожа на изнеженного, избалованного зверька, а походила сейчас на дикого зверя. Ее тонкие ноздри трепетали от гнева и ярости. Нагнувшись к шоферу, она кричала ему в ухо:
— Дави их, Поль! Дави!
Вспышка этой ненависти смутила шофера, и он оглянулся, но, встретив блеск ее глаз, дал ход вперед.