Четвертый звонок
Шрифт:
Потом мы с сестрой уехали к деду в Одессу, следом к нам присоединились наши родители. И мы все приехали домой уже в конце августа.
Тут я хочу сделать небольшое отступление и рассказать о моей маме. Она у нас очень здравомыслящий человек. И очень красивая, хотя это к делу не относится, но так хочется лишний раз сказать об этом. В то лето она у модистки Ляли Филюшко сшила себе восхитительное платье — цвета брюк Ван Бателаана Якова, то есть, как Ляля сама говорила: ну просто один в один такой же цвет, как у Яшеньки! «У какого Яшеньки?» — удивлялась мама. «Ну, — опускала глаза Ляля, — у того, шо з Голландии приезжал. Только вы, — предупреждала Ляля, — не говорите Бателянам, — а то они обидятся, что Яшенька им той перегной подарил, а мне…» — Ляля зарделась
Вообще, Ляля такая была восхитительная женщина, очень оптимистичная, никогда не теряла надежды. Увидев подходящий для ее жизни мужской индивидуум, она начинала сразу хорошеть и сверкать глазами в сторону объекта. Ох эта Ляля!
Всегда буду помнить те изящные туфельки на невысоком и тоненьком каблучке. На Лялю они были слишком узки, и папа потом выманил и выкупил их для мамы как раз к лету, когда получил отпускные.
И вот мама сшила себе платье цвета брюк Ван Бателаана, с черным плоским шелковым бантом под круглым воротничком, с глубоко вырезанными проймами на плечах. Не знаю, как объяснить, но, когда мама, такая хорошенькая в этом восхитительном платье, с острыми загорелыми плечиками и в новых голландских туфельках поехала в Одесский оперный театр, таксист все время оборачивался на маму смотреть и чуть не врезался в трамвай.
Короче, мы приехали из отпуска, и мама, счастливая и довольная своей триумфальной поездкой в такси и отдыхом у моря, собралась писать календарные планы и записывать на магнитофон разные упражнения для уроков. Тогда ведь не было никаких там записей типа «Английский за три дня», «Английский во сне» и так далее. Да, мама работала учительницей английского языка. И велела нам не шуметь, чтобы не испортить запись.
Мы уселись в своей комнате, я — читать, сестра — рисовать.
Но мама время от времени выключала магнитофон и просила:
— Не шуршите, девочки!
— Мы не шуршим, — отвечали мы.
Сестра вообще уснула, а я переворачивала страницы книги так, что даже мне самой не было слышно.
— Прекратите же шуршать! Вы мне испортили запись вашим шуршаньем! — опять прикрикнула на нас мама. Сестра испуганно подняла голову с мятой, горячей от подушки щечкой.
— Мама, мы сидим очень тихо! — возразила я, но тут не только мама, но и я, и сестра тоже услышали этот странный шорох.
Звук шел из шкафа, где лежали коробки с репродукциями, которые мы собирали во время экскурсий по музеям и залам. Мама осторожно открыла шкаф. Шуршало из коробки с надписью «Эрмитаж. мал. голл.».
Тогда я уже достаточно повзрослела, чтобы не подумать о том, что это так шумно возятся персонажи репродукций с картин малых голландцев. Хотя, не скрою, мысль такая все же мелькнула. В коробке не просто шуршало, там стучало, копошилось и просилось наружу. Что-то…
— Пошли, — приказала мама и, осторожно взяв коробку, вынесла ее в палисадник и положила на траву.
— Может, просто выбросим? Завяжем потуже и выбросим? — предложила сестра.
— Как это?! — возмутилась мама. — Там же малые голландцы! Мы же их несколько лет собирали! Нет, придется открыть.
Тогда мы еще не смотрели американские фантастические фильмы о всяких существах космического зла, как, скажем, в одном кино. Там, значит, один ужасный такой монстр, слюнявый весь и гадкий, как большой кузнечик, пробирается обманом к нашим на корабль… Ух, прямо дух захватило! К нашим. Когда же мы уже будем обо всех людях планеты Земля так говорить — наши, а?.. Так вот, этот ужасный пробрался на корабль, чтобы, когда его привезут на Землю, сразу же начать причинять нам всем, землянам, зло, покорять нас, брать в рабство и завоевывать наше жизненное пространство. Короче, мы тогда еще и не читали, и не смотрели ничего подобного. Перед нами была коробка с чем-то явно живым, и с нашими малыми голландцами. Нам предстояло эти две компании разделить. Потому что малым голландцам можно и нужно было жить у нас дома, а тем, другим, — нет. Они ведь мешали маме
Мама смело открыла коробку, и мы со страхом увидели… какую-то уже уютно обжившуюся огромную колонию прытко бегающих крупных многоножек с опасными лезвиями на головах, вроде наших местных щипалок, но значительно больше и, видимо, кровожадней. Эти импортные инсекты никак не ожидали, что мы обнаружим их убежище и безмятежно, но деловито продолжали сновать по нашим крепко объеденным репродукциям туда-сюда — точь-в-точь как ходили по набережным персонажи на репродукциях малых голландцев. Они кучковались группами в разных углах, мирно зудели и прищелкивали, перекликались, беседовали, раскланивались при встрече. Так им там хорошо, уютно жилось в нашей коробке.
Сразу стало ясно, что из горсточки родины, который мы с сестрой выпросили у Артурчика Ван Бателаана, эти самые голландские насекомые и проклюнулись. И как в любой истории сначала, видимо, пошли отважные первооткрыватели, первопроходцы так сказать, ну а дальше поселенцы, миссионеры всякие, юные одинокие учительницы, старатели. И так они все вместе в результате постарались, что от наших открыток, от наших малых голландцев, кружева одни неразборчивые и остались.
К огорчению читающих этот рассказ ученых-энтомологов, новую цивилизацию пришлось уничтожить дихлофосом. Увы, пытаясь спасти еще не сожранные картинки, мама вступила с иноземными щипалками в неравный бой, пальцы ее немедленно был ужалены и покусаны. Поэтому сожалеть об этих голландских сороконожках не стоит — кто знает, сколько вреда они принесли бы нашему цветущему палисаднику (помните колорадских жуков?!), а потом и всем другим деревьям, цветам, растениям, добрались бы и до людей и животных, если бы мы их просто выпустили на свободу.
Вот такой подарок привез своим родственникам Ван Бателаан из Голландии. А когда мама рассказала о том, какие потери понесло мировое искусство в нашем доме, родители других детей-землевладельцев тоже прочесали свои квартиры в поисках фунтиков с голландской родиной. Оказалось, что наглые и агрессивные пришельцы поселились только у нас. По-видимому, тут свою роль сыграли голландские мастера живописи. Жуки почувствовали себя в них как дома, ну и распоясались, конечно…
Ну что ж, Яков Ван Бателаан больше к нам не приезжал, но зато модистка Ляля Филюшко через несколько лет переписки и подозрительных поездок в Москву (а один раз, как она всем сказала, по туристической путевке — в ГДР, а выяснилось, что ничего и не в ГДР) уехала на родину малых голландцев и подозрительных щипастых многоножек. И теперь она там — мефроу Ван Бателаан.
Беседы с автоответчиком
Бип!
Здравствуйте. С вами говорит автоответчик. Меня или нет сейчас дома, или я безумно занят. Если вы имеете мне что-нибудь сказать, то давайте говорите. Но только после звукового сигнала. А я вам потом перезвоню.
Бип!
Алло! Алло! Миша! Миша! Алло! Миша?
Ми-ша! Ты что молчишь, Миша? Ты что балуешься? Какого еще сигнала? Я тебе такой сигнал покажу сейчас, ты будешь у меня иметь сигнал. Миша! Алло! Миша?! Ты зачем дедушку дразнишь, а?! Ты же такой большой мальчик, ты институт окончил, Миша, давно! Ну? Что ты молчишь? Миша, кому я говорю, я тебе говорю или кому, Миша? Что ты голову дедушке морочишь, Миша? Алло! Алло? Ага, дедушка понял, Миша, ты напился, Миша! Так! Все! У дедушки лопается терпение уже. Сейчас лопнет уже! Все, Мишенька, теперь уже все! Издеваться так над дедушкой?! А вдруг дедушка больной, я тебя спрашиваю. А вдруг дедушка печальный?! Так! Ну теперь уже да и окончательно — все! На тебя у дедушки рука — да, не поднимется, но я отшлепаю своего сына, твоего папу, что он так плохо тебя воспитывал! Я как дам ему сейчас! И не посмотрю, что он кандидат наук! И даже не посмотрю! Так и знай, Миша! Дедушка не шутит! Отшлепаю твоего папу как в детстве, когда он не хотел кушать и бросил вилкой в мою тещу. И не попал… Такой маленькой вилкой не попал в большую тещу! Ох и шлепнул я его тогда один раз! Ох, он имел тогда!