Четвертый звонок
Шрифт:
— Что?
— А шо? Позавидувалы! Пришли до нас у мэрию. И гэть знялы нашего Мыколу. И даваааай туды скакать по очереди… Скочут и скочут.
— Куда? Куда… «скочут», тетя Валя?
— Та ж в кресло мэрово. То одын, то другый, то трэтий…
— И что?
— А ничо! — Тетя Валя решительно закрыла вымытое окно. — Завэлыкэ кресло то для ных! Выпа-дують!
А у нас во дворе
Маленькая Юля объясняет друзьям:
— Для женщины «бюст» — это большая грудь. Для мужчины — маленький памятник.
Он
Когда он что-нибудь рассказывает, то вроде как играет спектакль одного актера. Но очень нудный спектакль.
Да еще когда МХАТ был уже не тот. И хочется его подгонять, мол, быстрей, ну побыстрей. Это вот, допустим, ты смотришь на диске фильм и, если сюжет затянут, берешь пульт и в режиме ускоренного просмотра прогоняешь видео вперед. Мы ему говорим: ну рассказывай дальше, не тяни, зачем нам эти твои резиновые подробности. А он: нет-нет!.. Не торопите! Сейчас самое интересное будет… И снова тянет. Мы нервничаем, переглядываемся. Ну послушайте же до конца! — требует он. И тут те, кто его слушает, начинают угадывать финал. И он опять: ну не перебивайте же! Что у вас за манера перебивать! Я же рассказываю.
Я в таких случаях обычно не выдерживаю, поворачиваюсь и ухожу. У меня уже нет времени.
А однажды он рассказывал действительно очень смешной случай. И где-то в середине его монолога мне стало понятно, чем закончится сюжет. И я прямо зашлась от смеха.
А он обиделся… Ну чего это ты? Подожди!.. Сейчас же будет самое интересное!..
Зять Уткиной
Хвастливая такая, приставучая Уткина. Город маленький, встречаю ее часто. Она видит хорошо, а у меня близорукость. Она видит меня издалека. А я на нее натыкаюсь, не успеваю увернуться.
Бежит, несется Уткина навстречу или, того хуже, догоняет:
— Марууууусинькааа… А от щас тебе что-то скажу. Ох, тебе расскажу. Так я к чему веду разговор… — Так всегда она начинает.
А как же, я — хороший слушатель. Другие просто видят хорошо. Как только Уткина на горизонте, они — ходу! Я стою, слушаю. Зимой мерзну, летом плавлюсь, но слушаю, киваю. Она мне: ты вдумайся! Я вдумываюсь. Мне мама говорит:
— А ты отключись.
А я не могу, у меня синдром отличницы, я слушаю, вникаю и, самое страшное, за-поми-на-ю! Госсподи! И ведь запоминаю совершенно бесполезную информацию, кто кому кто, кто где живет и кто откуда, кто кому что сказал и кто с кем не разговаривает. Зачем мне это? Очень редко бывает, но меня спросят: а вот Суренков Василий Энэргович Уткиной кто? И я, как на экзамене, бойко, четко: «Муж двоюродной сестры ее свекрови. Выпивает, но умеренно. Живет на Челюскинцев в оранжевом доме на седьмом этаже. На пенсии, но подрабатывает в охране фабрики «Сыр в масле». Ворует, но по чуть-чуть, аккуратно. Сыр выносит в бейсболке. На голове».
И на меня люди с ужасом: — Откуууда ты все это знаешь?
И это ведь еще я Суренкова никогда в глаза не видела!
Словом, когда я испугалась, что все мои гигабайты памяти забьются информацией о знакомых и родственниках Уткиной, я посоветовалась с психологом. Тот покачал головой и научил, мол, думай о своем, бормочи в ответ свое, тихо так бормочи, отвлекай сама себя, найди повод для ссоры в конце концов.
А тут ее дочь вдруг удачно замуж вышла. Ну просто очень удачно, потому что три предыдущих зятя не выдержали. Дело в том, что Уткина немедленно после свадьбы брала у молодых ключ от квартиры и практически туда переселялась. И все время говорила. Говорилаговорила-говорила… Взор зятьев затуманивался, они закатывали глаза и теряли сначала ориентацию, потом сознание. И со временем исчезали.
Словом, вышла опять дочь Уткиной Настя замуж. И Уткина, как всегда, хвать меня за пуговицу на животе, я пячусь, она наступает, меленько так идет на меня, пуговицу не отпускает, лицо держит близко-близко, как будто сейчас искусственное дыхание мне будет делать. А мне, между прочим, вот-вот
Отключиться не получается. Она говорит и говорит. А мне жарко. У меня в руке тяжелый пакет с наполнителем для котов. Коты ждут. Тоже терпят. Я тут. Слушаю про Уткину дочку и про ее зятя. Силы воли не хватает оторвать организм с кофтой от пуговицы и уйти не попрощавшись. А Уткина заливается соловьем:
— …такой дисциплинированный. С работы в шесть пятнадцать, слышь. Убирает, слышь.
Пыль вытирает, картошку носит, слышь. Стиральную машину загружает, брюки сам гладит, не пьет, ест — всё…
— …к лотку приучен… — бормочу я сама себе, перекладывая тяжелый пакет с наполнителем из одной руки в другую. Вроде тихо бормочу, отвлекаю себя, как психолог велел, чтобы память, значит, не забивать. Но получилось громко.
Уткина замолкла, выпучила глаза, как будто ушам не поверила. Но, видимо, все же поверила. Громко сглотнула, гневно отутюжила меня всю сверху вниз, снизу вверх горячим, пылающим взглядом и, резко развернувшись, пошла. Теперь она от меня бегает.
Нервная работа
Сидела я на лавочке в Оксфорде… Ох, какое забавное начало! Ну вот, сидела я в условленном месте, ждала свою группу и наш автобус. Уставшая, очень голодная, на скамье сидела напротив роскошного отеля, такого древнего-древнего и такого шикарного-многозвездного, что там, наверное, даже тараканы в ливреях. Так я печально думала и жевала что-то купленное наспех в чайном киоске. В такие вот минуты, когда меня покидают силы и мужество, когда истончается корка, нарощенная за годы и годы, а изнутри проглядывает маленькая девочка, которая всегда хочет домой к маме и плакать, сам собой возникает вопрос: что я тут делаю? И поскольку я всегда отвечаю на вопросы, даже риторические, то и судьба в ответ тоже внимательно и подробно отвечает на мои.
И вот я сидела и наблюдала, как у того самого роскошного отеля останавливались богатые авто. Навстречу им стремительно выскакивали юноши в униформе. Один брал рукой в белой перчатке ключи от машины и перегонял ее куда-то, а второй складывал в стойку на колесах чемоданы и следом за гостями ввозил их в холл.
Подъехала восхитительной красоты красная спортивная открытая плоская машина, украшенная лентами, серпантином и табличкой на заднем номерном знаке «JUST MARRIED». Я и сейчас в машинах плохо разбираюсь, а тогда делила их только по цвету и форме. Из этой вот самой фантастической, удивительно нарядной машины выскочили девушка и парень, по всей видимости молодожены, отдали ключи униформистам, а сами вошли в отель. Мальчики растерялись. Они стали искать багажник, чтобы забрать багаж. А багажника в машине не было. Они совещались, несколько раз обходили машину со всех сторон, рассматривали каждый шов, наклонялись, приседали, заглядывали снизу, опять совещались и тыкали ключами в каждый замок. Багажника не было. Ребята стали нервничать. Тот, который перегонял машины, что-то стал горячо внушать тому, кто с багажной стойкой. Он показывал на часы, хватался за голову.
Тогда тот, что со стойкой, подбежал к двери и позвал важного дяденьку, похожего на адмирала. По всей видимости, швейцара. Теперь они стали искать багажник втроем. Багажник не появился. Наконец из отеля вылетел взволнованный юноша в черном костюме и галстуке, по-видимому метрдотель, или менеджер, или еще кто-то, и закричал на мальчика. Кричал-кричал, кричал-кричал. И не слушал аргументов, и не смотрел ни на ключи, ни на машину, и не верил, и не хотел ничего видеть и слышать…
И тогда мальчик, который никак не мог найти багажник в нарядной красивой машине, в сердцах бросил ключи от машины оземь, уселся с размаху на ступеньку, перед этим шваркнув изо всех сил о тротуар рядом с ключами форменную свою фуражку, и… горько-горько, по детски раскрыв рот и заслонив лицо руками в белоснежных перчатках, заплакал.