Четыре четверти: учебное пособие
Шрифт:
– Но! Самое главное изменение, какое будет в этом году, – завучиха сделала эффектную мхатовскую паузу, – заключается в том, что все записи должны вестись не фиолетовым, а черным цветом!!!
Она сказала это так, как говорят новость о высадке инопланетян. Но сидящий здесь народец, по скудости своего умишка, не оценил новаторства и отнесся к нему равнодушно. Это так удивило завучиху, что она чуть не закончила выступление, но, собравшись с духом, обиженным голосом продолжила перечислять менее судьбоносные изменения в деле бумагомарания.
Первое, что я начал усваивать в своей педагогической деятельности, – ведение Журнала. Раньше, в своем наивном детстве и даже в восторженной юности я ошибочно полагал, что человек – царь природы.
Для чего человек рождается? Бросьте всякие наивно-языческие мифы о смысле жизни, о миссии и божественном предназначении. Все намного проще – человек рождается, чтобы получить свидетельство о рождении. Для чего человек умирает? Правильно – чтобы его родным выдали свидетельство о смерти. Вся жизнь человека прошла бы впустую и не оставила бы следа, если бы не документы, которые, подобно капелькам в камере Вильсона, отмечают жизненную траекторию, своего рода бумажный трек.
Собирать учеников в кучу и держать их в одном помещении 45 минут нужно не для того, чтобы они чему-то научились, а для заполнения графы Журнала. Только бестолковый идеалист думает иначе.
В цепочке «учитель – организация учебного процесса – ученик – успехи ученика – Журнал» оказалось много лишних элементов. Стараниями чиновников от образования цепочка приобрела восхитительное совершенство в своей краткости «учитель – Журнал». Это позволило при заполнении Журнала избежать всяких недоразумений, всегда имеющихся в реальном учебном процессе: то «двойку» не тому поставишь, урок не по плану проведешь, темы местами поменяешь. Журнал обрел канцелярскую красоту и четкую соответственность содержания чиновным идеалам. Небольшой побочный эффект, связанный с тем, что Журнал перестал отражать реальность, конечно же, оказался слишком мелким, чтобы быть принятым во внимание.
Любой чиновник будет судить о вашей работе не по результатам (бог его знает, в чем он заключается – этот пресловутый результат образования!), а по ведению школьной документации: записаны ли в Журнале все темы в соответствии с программой, какова «наполняемость» оценок, стоят ли там, где должны стоять, точки, запятые и т. д. В некоторых, особенно продвинутых в педагогическом плане, школах требуется заполнение Журнала цветом только одной пасты, чтобы было красиво. Естественно, что заполнение Журнала осуществляется не по количеству уроков и фактическому времени их проведения, а так, как положено по учебному плану и учебной нагрузке. Это окончательно доказывает, что документ начинает жить своей жизнью, мало связанной с реальностью. Он становится самодостаточным.
В конце каждой четверти каждый классный руководитель садится в опустевшем классе и в полной тишине начинает творить: он считает, сколько уроков пропустили его подопечные чада, сколько из них они пропустили по болезни, сколько по уважительной причине, а сколько без таковой. В результате мучительных арифметических расчетов (надо, чтобы числа в строчках сходились с числами в колонках) учитель получает четыре заветные цифры, которые по большому счету ни о чем не говорят. Например, за четверть в классе было пропущено 235 уроков, из них по болезни -160, а по уважительной причине – 25. О чем читателю говорят эти цифры? Какой вывод можно сделать без дополнительных данных? Это мог быть класс малокомплектной деревенской школы, где в классе три ученика, и класс в переполненной школе, где по тридцать с гаком учеников. Эти пропуски могли быть совершены несколькими учениками или одним. Они несут информацию только для того человека, который знаком с конкретной ситуацией, а это сам учитель, завуч и, может быть, директор школы, если это директор, вникающий в подобные дела. Для остальных – это цифры и ничего более. Но далее эти цифры, подобно электромагнитным
Эти цифры стекаются в кабинет завуча и там суммируются. Полученные результаты завуч любовно и бережно доставляет в районный отдел образования. Дальше цепочка становится для меня ненаблюдаемой, но я мысленно представляю, как в результате титанической работы тысяч людей от образования эти цифры, подобно речным потокам, сливаются и становятся все шире и полноводнее, пока наконец где-то в сияющей высоте самый большой и главный считальщик не получит последние четыре окончательных числа. Он торжественно их огласит, как истинное имя бога, и эти волшебные звуки вызовут чудо и всеобщую благодать.
И если кто-то выскажет крамольную мысль о бессмысленности большей части этой писанины, то он покусится на самые основы государственного образования. Те, кто искренне считают бумагомарание важнейшим занятием, тут же хором заорут: «Слово и дело». Богохульник будет безжалостно распят, колесован, четвертован и уволен по собственному желанию. А прах его сожженного тела послужит материалом для создания чернил.
Поэтому я должен аккуратно и своевременно приносить Журналу ритуальную жертву своего времени, чтобы никто не догадался, что я в это божество не верю.
К моему сожалению, Штирлица из меня не вышло – провалы следовали за провалами. Всегда находится дело, по моему мнению, более важное, чем заполнение Журнала: то надо в перемену приготовить опыт, то после уроков проконтролировать дежурство по классу и т. п. Поэтому последняя страница Божества, посвященная оценке моего религиозного рвения, называемая «Замечания по ведению Журнала», несмотря на мои старания, пестрела замечаниями завуча, как дневник плохого ученика.
Но все это было еще впереди. А пока я сидел на педсовете и некомпетентно удивлялся, почему большая часть, да какая там часть, весь педагогический совет посвящен ведению Журнала.
Наконец наступил конец! Педагоги быстро рассосались на группы по интересам и разбежались по школе. Завучиха повела знакомить меня с кабинетом физики и лаборанткой. Я шел чуть впереди завучихи, и наша пара напоминала арестованного и тюремщика. Сходство усиливалось от длинных коридоров, пугающе называемых «рекреациями» и зачем-то покрашенных в тоскливый темно-синий цвет. Хотелось бы посмотреть на человека, решившего, что этот цвет является вполне красивым и подходящим для школы.
Под игривым словом «лаборантка» подразумевалась Анна Галактионовна, дородная и грозная на вид тетенька, которая все время смотрела на меня оценивающе-подозрительно, как управдом Яковлев на Милославского-Куравлева. И это было непонятно, потому что замшевых курток (ни штуки) в кабинете физики не было, а была всякая стеклянно-деревянно-металлическая дребедень, бывшая новым оборудованием во времена Ломоносова Михаила Васильевича. Его портрет сурово смотрел со шкафа в лаборантской, будто обижался на меня. Понятно, он-то босиком из деревни в Москву сбежал, а теперь серчает, так как понять не может, почему я совершил обратный путь. Я вдруг понял, что Анна Галактионовна и Михайло Васильевич – родственники!
Ночью мне снились Михайло Васильевич и Анна Галактионовна. Они пили мою кровь, а Ломоносов давил мелких, летающих кровососущих насекомых и называл их корпускулами.
А через три дня наступил ОН! День Первого сентября.
Сентябрь
Образование – это процесс метания фальшивого бисера перед натуральными свиньями.
Учителя и ученики живут по своему летоисчислению, не совпадающему ни с григорианским, ни с юлианским календарем. Год для них начинается первого сентября, а заканчивается в конце мая. Он состоит не из двенадцати месяцев, как у всех людей, а из четырех четвертей. Лето – это другое измерение, в год не включается.