Четыре четверти: учебное пособие
Шрифт:
– Мама и папа есть?
– Есть, – ответил я и прикусил язык, потому что чуть не спросил: – А у тебя?
Но Люся как будто поняла мой вопрос, легко и непринужденно ответила: – А вот у меня никого нет, я с семи лет в этом детдоме. А до этого я еще два года была в другом детдоме. Но я его плохо помню. Там только одна нянечка была, она на нас ругалась, и я ее очень боялась. А здесь, в этом детдоме, ничего – воспитки в моей группе все хорошие, не то что в третьей группе! А когда я вырасту и замуж выйду, у меня будет мальчик и девочка. И собака. Я им всем буду покупать
– И собаке? – хотелось спросить, но Люся тараторила и не давала мне вставить ни слова. Да я, собственно, и не пытался. Видимо, ребенку надо пообщаться со взрослым.
– А еще к нам шефы приезжают. Только редко. Они всегда подарки привозят. Там тетка одна с ними ездит, дура какая-то, все время ревет. Зачем же она ездит, если ей у нас так плохо? Пусть тогда не ездит. А то ездит да ревет!
Под непрерывное малоинформативное Люсино тарахтенье мне вдруг вспомнился родительский дом, весь до мелочей, трещины в штукатурке, домашний запах, отцовская «Прима», вечно лежащая у плиты. Этот дом впаян в мою память намертво, образ этого дома – это и есть я. И подумалось: а что будет помнить Люся? Что составляет ее внутренний дом – детприемник или комната, похожая на казарму, со злобной нянечкой?
– Стой! – резко остановил я Люсю.
– Почему?
– Сейчас поймешь.
Я подобрал с земли камешек, взвесил его в руке: – Вот теперь пошли.
Мой недруг выскочил из подворотни как всегда неожиданно. Но увидев мою уже поднятую в замахе руку с камнем, кобелек как будто наткнулся на стену и бросился обратно. Я подождал долю секунды, пока он скроется, а затем бросил камень в ворота. Рефлексы животного надо поддерживать.
Из-за забора послышался бессильный лай. И поделом, счет к этому времени был уже 3: 1 в мою пользу.
– Она меня уже кусала. Теперь я мимо всегда с камнем прохожу, – объяснил я свои действия.
Люся понимающе кивнула: – У нас в детдоме тоже собака была, Найда. Она ничья была, жила под деревянной горкой во дворе. Она была хорошая, но потом у нее щенята пошли и она медичку покусала. Так ее Евграф Семенович приказал убить. А щенят, наверное, утопили. Потому что для собак не бывает детского дома. А жалко. Они такие были смешные.
– А зачем ты Буди… Кожина тогда так сильно книжкой ударила? Да еще на уроке? – во мне неожиданно даже для самого себя взбрыкнул зарождающийся педагог.
– Потому что он дурак! – резко ответила Люся, подумав, добавила: – Дебильный.
– Ладно, – согласился я, – ты только на уроках больше так не делай.
– Да ну его! Он на перемене только пусть попробует подойти, я ему всю морду расцарапаю!
Далее Люся мило и непосредственно добавила пару непечатных выражений, услышав которые, я чуть не упал и ошалело уставился на Люсю. Но она, как ни в чем не бывало, уже рассказывала, как их летом возили в лагерь отдыха, где она одному «родительскому» так въехала, что ему потом в медпункте шов накладывали. Скорее всего, она и не догадывается о значении сказанных выражений и о недопустимости их использования в светской беседе.
Позже я понял, что Люся не врала о своих боевых возможностях
– Ну вот мы и пришли, – сказал я, показывая свой дом.
– А давайте мы у вас чай попьем! – предложила Люся.
Так бесцеремонно ко мне еще никто и никогда не напрашивался, но отказать было неудобно. Да и что мне, жалко что ли?
По прибытии домой я обнаружил бабу Таню, внимательно смотревшую телевизор. Выступал симфонический оркестр. Она услышала, как я вошел, и повернулась ко мне: – Ну-ка, иди сюда. Вот скажи, эти все мужики, они нигде чо ли не работают?
– Почему не работают? – удивился я. – Это и есть их работа.
– Такие лбы и только играют? – изумилась баба Таня. – У нас после войны мужиков в колхозе вообще не было, да и сейчас-то негусто, а тут же целая артель, если их на покос, сколько пользы-то бы было! Вон тот, который палочкой машет, шибко здоровый, он бы, наверное, по целому центеру навильники на зарод кидал, а он какой-то вицей машет, будто комаров гонят!
Она с сожалением и осуждением покачала головой.
Тут из-за моей спины выступила Люся.
– Здравствуйте! Я к вам чай пришла попить, в гости.
Татьяна Константиновна гостье не удивилась, но особенной радости не выказала.
– Мойте руки и на кухню обедать проходите, – хмуро буркнула она, неодобрительно зыркнув на Люсю.
Но Люся этого не заметила, она жадно озиралась по сторонам, затем спросила: – А вы мама Алексея Петровича?
Татьяна Константиновна не слышала или не захотела ответить. Ее спина выказывала полное неприятие происходящего.
– Нет, – ответил я за бабу Таню. – Это Татьяна Константиновна, я у нее на квартире живу.
За столом Люся сначала вела себя несколько стеснительно. Но затем раскрепостилась и, наевшись, сказала, что суп у нас вкуснее, чем в детдоме, но вот чай ей не нравится, а нравится компот.
Дальше я уже не знал, что мне делать и как развлекать свою гостью. Возникла неловкая пауза, которую Люся, естественно, не заметила. Но баба Таня легко разрешила мое затруднение. Она сунула Люсе кулек с домашними плюшками и голосом, не терпящим возражений, произнесла: – Ha-ко тебе каралек, и давай, голуба, дуй к себе домой, там тебя уже, наверное, потеряли.
– Спасибо! – Люся вскочила из-за стола. – А можно я к вам в гости буду приходить?
– Конечно! – искренне ответил я, на что баба Таня подарила мне красноречивый мрачный взгляд.
Я проводил Люсю до крыльца. Когда вернулся, баба Таня сидела за столом. Было понятно, что она ждет меня и будет разговор.
– Ты, это, не приваживай девку! – сказала она мне и пригрозила своей узловатой рукой.
– Да я и не приваживаю, она сама напросилась, неудобно отказывать как-то, – начал я оправдываться.