Четыре месяца темноты
Шрифт:
– Теперь будут тебе доказательства! – Штыгин легко толкнул дверь и достал телефон со встроенным фотоаппаратом.
Но хитрый демон опередил его. Он уже надежно спрятался за дверцей в туалете и крепко вцепился в алюминиевую банку.
– Осокин, не устраивай цирк. Я знаю, что вы с дружками пили перед занятиями. Не выйдешь в зал, я запечатлею твои приключения!
Демон затрепетал, и глаза его забегали. Учитель физкультуры – единственный, кто не давал ему расслабиться на занятиях, единственный,
Не стоит загонять малую крысу в угол, не стоит отмахиваться рукой от змеи.
В полутьме губы подростка дрогнули кривой улыбкой, и жестокий план созрел в голове. Для надежности он расстегнул штаны, и они спустились до колен.
– Артем, ты слышал меня? Выходи.
Демон прижался к двери и что было мочи заорал визгливым тенором:
– Помогите! Ко мне пристают!
Штыгин, бледный, отшатнулся от дверей раздевалки.
– Перестань…
– На помощь! Раздевают! Домогаются!
Роман Андреевич свирепо толкнул дверь, ведущую в зал, и вышел вон. Он остановился и замер. На мгновение его правая рука повисла так же безжизненно, как и левая.
Девятый «Б» хохотал: кто-то согнувшись пополам, кто-то присев на лавку.
Смуглый демон торжествовал, его глаз засиял еще ярче. Он взял выше локтя девушку с прямыми русыми волосами и привлек к себе. Она, как ватная, легко подчинилась ему.
Штыгин видел ее побледневшее лицо, полные страха голубые глаза.
Она была единственной, кто не смеялся, кто представил вдруг весь ужас последствий случившегося – об этой истории сегодня же станет известно всем.
Демоны
На следующий день они вошли в туалет на третьем этаже. Кайотов плюнул и попал на водопроводный кран. На стене на кафеле маркером было написано: «Типичный комиксолюб».
– Слышь, Осока, ты типичный комиксолюб.
– Да ты задрал говорить это каждый раз! – послышался из-за перегородки высокий голос. Осокин говорил быстро, с какой-то небрежностью, проглатывая часть звуков.
Из кабинок послышалось дружное журчание. В одной кабинке звон был самым громким.
– Артем, ты опять в ведро мочишься, что ли? – спросил Харибдов.
– Я снайпер.
– Пацаны! Слышьте! – подал голос Кайотов, как будто не перестававший что-то жевать. – Меня батя брал недавно на охоту. Он мне даст, по ходу, скоро пистолет-воздушку пострелять. Там пули стальные.
В ответ послышался приглушенный смех. Скрипнула дверь.
– Отвали! Не тряси меня! – завизжал Осокин.
– Давай-давай, снайпер. Покажи ведро. Кай, смотри, тут хватит, чтобы пол помыть.
Трое забились в одну кабинку и склонились над ведром.
– А если уборщица и впрямь этим
– Тогда вам придется по этому ходить, – послышался детский голосок.
Они выглянули из кабинки и увидели у подоконника, на фоне окна, мальчишку в белой рубашке.
– Мелкий, тебя кто спрашивал?
Мальчик повернулся и улыбнулся так странно, что Харибдов даже решил не давать ему пока подзатыльник. Глаза мальчика были зеленые и лучистые, как морская вода.
– Спросите меня, что вас ждет в ближайшем будущем.
– Он дурачок, что ли? – спросил Харибдов, и парни заржали, как жеребцы. – Парень, ты что ли новенький? Я тебя раньше не видел…
В проем протиснулся Осокин. Он был ниже своих приятелей и самый щуплый из них. Поправив пальцами футболку с надписью «New York» (в футболках по гимназии ходить было нельзя), он поглядел на мальчика. Из-за косящего глаза и нервной слабой улыбки худое лицо Осокина казалось одновременно беспомощным, виноватым и безумным. И оставалось загадкой, как одно лицо могло выражать все это сразу.
– Подожди-подожди. – Артем похлопал говорящего Харибдова по твердому животу, губы его растянулись в улыбке и тут же сжались, лицо стало притворно серьезным, он проговорил, намеренно делая голос гнусавым и растягивая гласные: – Скажи-ка мальчик, что меня ждет в будущем?
Но мальчик совсем не понял сарказма. Он только перестал улыбаться и проговорил медленно, хмурясь по-взрослому:
– Я вижу огненный след на твоей щеке. Вижу, как ты отжимаешься от пола и стоишь в строю.
– Физкультурник мстит, что ли?
– Нет, он – тут. Ты – там. Он – в спортивной форме и хочет ее носить. Ты в военной – и не хочешь. Жалко твои пальцы. Пальцы, которые могли бы дарить музыку. А еще жалко птицу.
– Какую птицу, парень? Ты дурошлеп? – Артем сплюнул на пол.
– Ха! Осока. Тебя загребут, короче. Малой, а мне предскажи! – просит Кайотов.
– Уйдешь отсюда первым. Вижу, как тебя бьют по лицу, часто бьют, уж прости.
– Это я тебя сейчас по лицу!
– Не злись, тебя это спасет. Тебя бьют – ты бьешь. Снова тебя. Выбивают дурь, выбивают глупость. Нелегкий путь.
– А мне! А со мной что? – Лицо Харибдова делается ребяческим, он вовлекается в игру.
– Ты здесь. Они там. Но не радуйся: ты здесь только потому, что их увели, а тебя оставили. Тебе скучно будет одному. Тебе стыдно будет.
Под сокрушительный гогот он прошел мимо них и вышел из туалета.
Спустя десять минут девятиклассники уже играли самодельным мячиком в футбол, отобрав его у кого-то из младших. Они забыли про странного мальчика и про то, что он им говорил.