Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
— Спасибо, — сказал он и поклонился. — Я уверен, что это поможет, хотя, если причина его болезни не физическая, то нам придется искать хорошего целителя.
— Есть один, — сказала она. — Это очень могучий волшебник, он приходил к Зуните прошлым летом. — И она показала рукой в направлении деревни, мимо которой мы прошли утром. — Он чародей.
— Вы знаете, как этого laika зовут?
— Его зовуг дон Хикарам.
Мы поблагодарили женщину и отправились дальше, на запад.
— Так нам следует пойти в то селение? — спросил я, когда он пересказал разговор.
Он
— Нет. Это другое направление, а до ночи остается около часа. Есть еще другие деревни, к тому же чародей, о котором она говорила, похоже, относится к разряду бродячих. Мы можем его не застать.
— Так возможно, там знают, откуда он, — сказал я. — Есть же у него своя деревня?
— Не обязательно. Я слышал и о таких, кто постоянно ходит из деревни в деревню.
Моралес отказался решительно, и я напомнил себе, что я его гость. Я старался угадать его программу. Он ни разу не говорил о цели своего маленького похода, и я предполагал, что он собрался навестить родных или, может быть, родную деревню. Это все прекрасно, но у меня времени в обрез, и я начал беспокоиться.
Когда зашло солнце и на землю опустился высокогорный холод, мы остановились на краю сосновой рощи. Завалы гладких гранитных валунов обозначали местоположение какого-то неизвестного древнего сооружения инков. Моралес разложил небольшой уютный костер: он собрал конструкцию из сучьев с сухим мхом в центре, а я добыл огонь из своей зажигалки. Мы ели на ужин фрукты, сушеную говядину и картофель, который заворачивали в кукурузные очистки и загребали в угли костра. Я снял повязку с головы, и он рассматривал следы операции; теперь это был едва заметный красноватый круг, так, словно я прижался лбом к кромке стакана.
— Расскажите мне об этом, — попросил он.
Я описал в деталях всю процедуру открывания третьего глаза. Он был восхищен.
— Что же вы теперь с ним делаете? — спросил он.
— Не знаю, — сказал я. — Я думаю, что я был жертвой изысканного ритуала, рассчитанного на индуцирование обильных галлюцинаций.
— Вы действительно так думаете? — Он склонил голову набок. — Но тогда многое остается необъясненным, не так ли?
— Очень многое. Я знаю, что Махимо поранил меня, я чувствовал, что это серьезное увечье, но вот прошло три дня, и посмотрите!
— Я вижу.
— Когда я увидел ту лошадь и сказал об этом Аните, она обрадовалась, но что, если бы я увидел… саламандру? Она могла бы согласиться с чем угодно.
— Но вы не видели саламандру. Была лошадь.
— Вы думаете, она действительно была?
— Эти так называемые животные силы являются силами Природы, стихийными духами, которых мы персонифицируем в виде животных. Я предпочитаю представлять их как некое слияние вас и силы в Природе. Проявление архетипной энергии в пространстве и во времени. Примитивное сознание персонифицирует их в виде животных, и эту форму они и принимают, когда мы контактируем с ними. По крайней мере, это неплохая теория.
— Как и всякая теория в этой сфере, — сказал я. — Непроверяемая.
— Ну а на что вы рассчитываете?
— Это убедительно, — сказал я. — Но если Анита «подключена» к этой форме энергии и воспринимает ее как лошадь, и если я вижу ее как лошадь, и пусть даже это происходит на, скажем, символическом уровне, — то все-таки отсюда вытекает необходимость общего сознания.
— Общей основы, — сказал он, энергично кивая. — Вот почему эти символы универсальны. Вы встретите их в любой культуре мире. Как объяснить то, что люди одинаковым образом реагируют на определенный рассказ, картину или песню? Не означает ли это, что используется общая основа, что в произведении выражено что-то общее и глубоко заложенное в сознании человечества?
Он подбросил в костер новое полено. Оно зашипело, треснуло, искры снопом посыпались на землю и погасли.
— Шаман знает, — сказал он, — что существует море сознания, и оно универсально, несмотря на то, что каждый из нас видит его со своего берега; мир, в котором мы все живем, и наша общая о нем осведомленность могут быть проверены, испытаны каждым живым существом, но редко кто обращает на это внимание. А шаман — это мастер, хозяин этого большого мира. Он живет одной ногой в этом мире, — он положил ладонь на землю, — а другой — в мире духа.
— Сознательное и бессознательное? — спросил я.
— Пусть так, — ответил он и замолчал. Я долго смотрел на его мягкое ястребиное лицо, на котором играли отблески пламени.
Мы молчали, уставившись в огонь. Новое бревно разгорелось, трещало, обугливаясь, по бокам его охватило пламя.
— Бакмннстер Фуллер, архитектор… — я взглянул на него, чтобы узнать, известно ли ему это имя.
— Да?
— … сказал однажды, что огонь — это освобождение энергии Солнца из древесины.
Он откинулся назад и рассмеялся:
— Прекрасно! Еще одна общая основа. Энергия Солнца, источник всего сущего.
— Возможно, именно поэтому многие аборигены даже к скалам обращаются на «Ты» [Англ. Thout архаичная форма, «ты», в современном английском языке сохранилась лишь в обращении к Богу], как к существам божественного происхождения. В конечном счете все мы: и животные, и растения, и камни, — происходим из единого источника. Солнце. Мы просто временные формы этой энергии.
— Конечно, — сказал он. — И животные силы являются одной из форм этой энергии, по крайней мере, для нашего народа. И свет, та самая аура, которую вам так не хочется видеть вокруг Аниты, для нее то же самое, что пламя для этого бревна: это поток бесформенной энергии, излучение ее энергии.