Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
— Rastreo de coca, — прошептал Моралес. — Простой способ гадания.
Хесус хлопнул по циновке ладонью, вытащил еще три листа из мешочка, дунул на них и бросил на циновку. Они легли в виде буквы V, подчеркнутой снизу. Хесус поднял голову и коснулся нижнего века слепого глаза указательным пальцем, затем поднял этот палец к моему лицу.
— Черная магия, — сказал Моралес и спросил о чем-то Хесуса на кечуа. Вместо ответа старик поднял руку выше головы, поставил ладонь горизонтально и шевельнул большим пальцем и мизинцем вверх-вниз.
— Птица, — улыбнулся Моралес.
— Он говорит, что могучий колдун послал за вами большую птицу. Не приходилось ли вам в последнее время оскорблять волшебников?
Конечно, сам собой напрашивался инцидент в хижине Рамона, но я сказал, что я так не думаю. Я спросил, что Хесус мне советует делать с это й птицей. Ответ старика, полученный после еще одной серии быстрых, как стрельба, вопросов, сводился к тому, что эта птица будет преследовать меня, пока я не выясню, что я сделал, и что мне придется столкнуться с нею, а возможно, и с колдуном. Он сказал, что мне следует остерегаться. Я согласился с ним.
— У вас есть еще вопросы к сеньору Завала?
— Скажите ему, что мы ищем hatun laika, — сказал я. — Могучего волшебника, который известен под именем Хикарам. Слыхал ли он о нем и знает ли, где нам его найти?
Моралес кивнул и повторил вопрос старому калеке. Я не мог понять кечуа, но уловил слова fiatun laika и имя, которое мы уже дважды слышали за последние четыре дня, дон Хикарам.
Я наблюдал за морщинистым лицом Хесуса и увидел, как расширился его глаз, словно от удивления. Он не то захрюкал, не то засмеялся. Он уставился с подозрением на Моралеса, затем на меня. Путаница какая-то? Он поднял руку ладонью кверху и сделал ею движение в сторону Моралеса, потом в мою. Затем глухо шлепнул ладонью себя в грудь. Я не понял. Я глянул на Моралеса, нахмурился и затряс головой. И Хесус заговорил, это было несколько напряженных, хрюкающих звуков; вследствие паралича он не мог произносить слова.
Лицо Моралеса нельзя было назвать совсем безучастным; по-моему, одна бровь у него на четверть дюйма поднялась.
— Сказал, что он сейчас с нами, — ответил Моралес.
Я повернул голову и улыбнулся беспомощному индейцу, который считал себя шаманом-мастером.
— Ауее те, — сказал я на кечуа («Спасибо»). Моралес поднялся и положил монету среди хвойных иголок у основания алтаря Девы Марии.
Хесус проводил нас к двери. Он взял меня за руку, и я оглянулся на него. Он улыбался. Он опустил руку, отвел ее за шину и провел пальцами по седалищу, как будто подтираясь. Здоровая сторона его рта поднялась в улыбке, а морщины вокруг глаза излучали веселую насмешку. Он погрозил мне пальцем и покачал головой.
Мы вышли из деревни и молча прошли около полумили на запад. Наконец мы остановились. Моралес обернулся и посмотрел в сторону деревни, но она уже исчезла за холмом.
— Почему он остановил вас в дверях? Подтерся? Это для нас что-нибудь означает?
— В джунглях, — сказал я. — В ту ночь у Рамона. Аяхуаска оказывает слабительное действие…
Мы уже снова были в лесу, а быть может, это
— Что же случилось? — спросил он с улыбкой.
— Сначала меня тошнило, я чуть кишки не вырвал; это тогда я увидел змея.
— Вот как?
— Потом я побежал в кусты, и там опорожнил мой кишечник. Это было что-то невероятное. Страшной силы. Просто катарсис.
— Я не удивляюсь.
— Потом я подтер свой зад парой листьев…
Тут Моралес начал смеяться.
— Это, должно быть, был ядовитый плющ или какой-то его тропический родственник.
Профессор уже держался за живот, прислонившись спиной к дереву.
— У меня потом появилась такая сыпь, что я не знал, куда деваться!
Я обернулся в сторону деревни и закричал по-английски:
— Но как же ты, черт возьми, узнал!
А мой спутник сполз но стволу спиной и хохотал, сидя на земле. Я опустился на колени и присоединился к нему. Дело еще и в том, что в той аптеке, где я покупал губную номаду для Аниты, я приобрел себе баночку мази; она закончилась как раз днем раньше. Сыпь прошла, но забыть о ней я не мог.
— Эх вы, цивилизованные, — сказал Моралес, вытирая слезы. — Вы если не в речку писаете, то ядовитыми листьями зады подтираете!
— Ну хорошо, а как же теперь? — спросил я, когда мы поднялись и продолжили наш путь. — Как вы объясните то, что он знал?
— Как вы объясните… — машинально и задумчиво повторил Моралес.
Я тряс головой и беспорядочно махал руками:
— Нет, нет, только давайте не сбиваться на семантику и философские фантазии…
— Вы знаете, ваш вопрос как раз напомнил мне старую проблему определения окончательной истины, то есть той, которую можно узнать, но нельзя высказать.
Он достал из кармана кусочек коры коричного дерева и принялся его жевать.
— Существует знание, которое не может быть объяснено.
— Я это знаю, — сказал я. — Вы знаете… что я знаю… что вы знаете… что я это знаю.
— У меня нет такой уверенности, — сказал он. — Так что наберитесь немного терпения. Хесуса можно отнести к категории гадателей. Он не столько шаман, сколько техник.
— Техник?
— Rastreo de coca — его ремесло. Способ прорицания, подобный И-Цзин или системе таро. В данном случае он сочетается с неплохо развитыми способностями провидца.
— Анита тоже говорила об орле, который преследует меня.
— Правда? Может быть, это как-то связано с вашим пребыванием в джунглях.
Мы остановились возле нагромождения скал, над узким аггоуо, прорезавшим лес. Среди гранитных глыб звенел ручей. Моралес смочил, а затем наполнил водой bota из козлиной шкуры; он купил его в деревне, где жил Хесус.
— Гадание — любопытное искусство, — сказал он. — Оно пережило не одну тысячу лет.
— По крайней мере, 2000 лет до нашей эры, — сказал я. — Месопотамия. Там есть клинописные тексты, в которых изложена техника узнавания судьбы; они лили масло на воду, а также изучали форму дыма из благовонных кадильниц. Через тысячу лет китайцы пользовались И-Цзин.