Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
— А что говорит ваша наука о смысле гадания? — спросил он.
— Я думаю, что все это связано с развитием неокортекса, — сказал я, стряхнул с плеч рюкзак и уселся на краю маленького итгоуо. — Лобные доли дали человеку предвидение, т. е. способность видеть или, по крайней мере, планировать заранее. Его интриговала, а возможно, и пугала неопределенность будущего. Рассматривая судьбу как последовательность случайных событий и придумывая способы узнавания их, он начал вносить порядок в будущее, сводя количество возможных исходов к одному или двум. Нетрудно догадаться, что те, у кого лучше были развиты лобные доли, становились пророками
Я вскочил, возбужденный собственными мыслями:
— Но какая разница? Все это спекуляции. Масло на воде, дым, палочки, листья, карты таро — все это способы подойти к случайному будущему случайным путем. Случайные наборы.
— Эти наборы интерпретирует мозг, — сказал Моралес. Он закинул за плечо раздувшийся от воды bota. — Странно, почему современный человек так очарован возможностью подобных вещей и все же отвергает их как бессмысленные, суеверные игры. Но разве психологи не пользуются чернильными кляксами, чтобы проникнуть в сознание пациентов?
— Тест Роршаха, — сказал я.
— Именно. Теория гласит, что эти случайные образцы подскажут определенные вещи. Ваш думающий мозг может говорить вам, что это бессодержательные пятна чернил, но инстинктивно вы отвечаете «бабочка», или «дерево», или что-нибудь еще, что «пришло на ум». Но откуда приходят эти образы? Из бессознательного?
— Так вы считаете, что rastreo de coca — это один из способов проникновения в бессознательное прорицателя, который им пользуется?
— Возможно, — улыбнулся он. — Это мысль.
— Но если интерпретация правильна, значит, информация уже была в бессознательном.
— Как вы сказали, это все спекуляции.
— Во всяком случае, Хесус ничего не сказал о будущем. Он только затронул эту тему с птицей, да еще он кое-что знает о том, что случилось со мной месяц назад.
— Память.
— В общем, да.
— Есть шаманы, которые скажут вам, что эта память содержится не в мозге, — это же в подобном случае относится и к самому сознанию, — а в теле и в энергетических полях, окружающих физическое тело. Они умеют не только видеть эти поля, но и прикасаться к ним собственными полями и видеть историю пациента, его настоящее, даже возможные варианты его будущего. Листья коки у сеньора Завалы — просто детский лепет по сравнению с этим.
— Так где же мы найдем такого шамана? — спросил я.
Традиции и фольклор — это хорошо, но мне не давала покоя настоящая теория. Моралес только улыбнулся и пожал плечами.
В этот день мы сделали привал рано. Оказалось, что наш скальный ручей сливается с другим подземным источником пятьюдесятью ярдами ниже, и мы шли вдоль расширяющегося ручья весь остаток дня. Ручей становился все полнее, это уже была целая речка шириной в десять футов. Мы разделись и выкупались в ее холодной сверкающей воде. В тот вечер Моралес приготовил бобы на нашем костре.
Я ничего не записал в дневнике, потому что уснул сразу после ужина. Мне приснился забавный сон. Мы с Моралесом играем в прятки: он прячет стручок мимозы с семенами, шести дюймов длиной, двух дюймов шириной, прячет его в лесу, а у меня глаза закрыты. Затем он предлагает мне найти его. Найти сразу, не глядя.
Утром мне показалось, что этот сон имеет какое-то отношение к нашим поискам hatun laika но имени Хикарам.
Проснувшись, я уже знал, что мы его никогда не найдем. Мы никогда не найдем шамана-мастера, волшебника,
Но мы нашли.
*9*
Ha солнце и на смерть нельзя смотреть пристально.
Было далеко за полдень, когда мы выбрались из долины, по которой шли с самого утра. Мы находились на краю altiplano, в том месте, где начинается склон высотою пять тысяч футов, ведущий к горным джунглям, похожим на зеленый мох, долинам в туманной дымке. Мы стояли, восхищенные тропическим пейзажем внизу, и в это время послышался кашель.
Их было трое. Трое мужчин. Двоим из них было лет по тридцать с лишком; оба в потертых, заплатанных джинсах; на одном была выгоревшая бейсбольная фуражка и что-то вроде охотничьего жилета с карманчиками и молниями, а на другом — мягкая фетровая шляпа с опущенными полями и полосатая шаль, повязанная крест-накрест на груди и заправленная в брюки. Он был обут в старые зашнурованные ботинки из потрескавшейся кожи и с рваными подошвами. Третий мужчина был постарше. Ему можно было дать и шестьдесят, и семьдесят; в этом климате, на этих высотах трудно не ошибиться. Худой и морщинистый, одежда мешковатая; пончо просто висел на его худых плечах. Широкополая шляпа из туго плетенной соломы, похожая на корону в форме купола, снабжена двумя тонкими тесемками.
Когда мы обернулись, старик сделал шаг вперед и снял шляпу. Вполоборота он глянул на своих спутников, и они послсдовали его примеру, после чего он снова повернулся лицом к нам и опустил глаза вниз.
— Tutacama, laytay, — сказал Моралес.
— Tutacama, — отвечал старик.
— Подождите меня, — сказал Моралес. — Это индейцы кечуа. Я поговорю с ними.
Я снял рюкзак, поставил его на землю, сел сам и прислонился к нему, а Моралес подошел к индейцам и заговорил со стариком. Они беседовали минуты три. Было в ндно, что старику что-то нужно, он был смущен и обеспокоен. Молодые люди в разговоре не участвовали, только переглядывались между собой да все посматривали на мой рюкзак. Старик тоже поднял голову и с уважением взглянул на меня через плечо Моралеса. Обернувшись назад, он показал рукой в сторону холмов; Моралес кивнул, что-то сказал и посмотрел на меня. Старик улыбнулся, и все трое приветствовали меня кивком головы. Профессор положил руку старику на плечо, затем обернулся и направился ко мне.
— Они из той деревни, за холмами. Мы миновали ее сегодня утром.
— Я не видел деревни, — сказал я.
— Там старая женщина. Белая женщина. Она умирает. Они видели, как мы проходили мимо, и просят нашей помощи.
— Тогда идем, — сказал я.
Деревня располагалась у подножия холма на расстоянии около мили от нашего маршрута. Она включала в себя массивные развалины сооружений времен инков. Гранитные блоки уцелевших стен были вырезаны такумело, что держались только на трении много столетий. В нишах, где когда-то стояли опорные столбы, теперь теснились растения. Во многих местах жители села укрепили стены необработанными камнями и саманом. К стенам лепились деревянные и саманные хижины, укрытые тростником. Часть хижин окружала выложенный камнем центральный двор, где находились две большие каменные ступы, врезанные прямо в скальный грунт. Мы прошли по селению уже около трехсот ярдов.