Четыре направления - четыре ветра
Шрифт:
— Гей! — произнес он, и это звучало как Аминь, и я повторил: — Гей!
Я повернулся направо и смотрел теперь на далекую вершину, где от нас спряталось солнце.
— Мы призываем дух Запада, Мать-Сестру Ягуара, золотого ягуара, который съедает умирающее Солнце. Приди к нам, ты, кто видел рождение и смерть галактик. Позволь нам посмотреть в твои глаза. Научи нас твоей благодати.
Что же говорил Рамон о ягуаре?
— Гей!
— Ген!
Я приказал себе сосредоточиться на ритуале и повернулся лицом к северу.
— Мы призываем мудрость Севера, обители древних учителей, наших праматерей и праотцов. Я представляю вам человека, который не принадлежит к моему народу, но принадлежит к нашим народам. Примите его, приветствуйте его.
— Гей!
— И мы призываем дух Востока. Слети к нам с твоей вершины, великий орел. Научи нас видеть твоими глазами, чтобы наше видение проникало в землю и в небеса. Полети сейчас с нами и наблюдай за нами. Научи нас летать крыло-в-крыло с Великим Духом. Гей!
— Гей!
Я обернулся, и Антонио жестом велел мне поставить чашку на землю.
— К Пачамаме, великой Матери Земле. — Это была интонация молитвы. — Ты, кто взращивает и питает нас своей грудью, научи нас ходить по твоему телу с достоинством и красотой. Гей!
— Гей!!
Он поднял руку, и я протянул чашку к небу.
— Великий Дух Виракоча, мать и отец, мы приветствуем тебя, и все, что мы делаем, пусть будет тебе во славу. Гей, гей!
— Гей!
Кивком головы он велел мне сесть напротив него. Еще один кивок, и я выпил Сан Педро. Слабый вкус аниса.
Антонио закрыл глаза и стал дышать глубоко, выдыхая воздух через собранные в трубочку губы. Я последовал его примеру, и вскоре ритмическое постукивание погремушки отбивало темп моего дыхания: три-три. Он пел на языке кечуа. Я не мог понять, откуда идет звук погремушки. Я думал о том, что он сказал, о Сан Педро, о растении (я слышал о нем раньше), вспомнил его слова об употреблении различных веществ без мотива, без чистоты цели и без связи с Землей. Опыт и служба опыту. Затем я отдался гипнотическому ритму погремушки и песни. Я начал ощущать свое тело. Я чувствовал напряженность в шее и плечах, болезненность в местах, натертых лямками рюкзака. Не открывая глаз, я опустил плечи, стал двигать головой из стороны в сторону, по очереди растягивая мышцы. Удивительное ощущение. Я поднял плечи и сделал ими несколько круговых движений назад; никогда еще у меня не было такой мускулатуры, такого быстрого облегчения и расслабления, я понял, что мои движения необычайно пластичны, чувствительны к каждому болезненному или напряженному мускулу. Мне не терпелось исследовать это новое свойство, и я повернулся влево, ухватившись правой рукой за левое колено; я потянулся, закручивая влево верхнюю часть корпуса, и почувствовал, как хрустнули три позвонка. То же самое вправо — и еще три щелчка в спине, и огромное облегчение. Мне хотелось двигаться, растягиваться, дать телу работу; свет костра падал на мои закрытые веки, это был поток крохотных цветных точек, словно отдельные фотоны пастельных тонов пролетали сквозь ткани иск, пересекали зрачок и регистрировались в зрительном центре и тыльной части мозга.
Я совершенно не контролировал времени; когда я открыл глаза, лицо Антонио на мгновение показалось мне таким ястребино-хищным, что я заморгал. Он улыбался, глядя на меня поверх mesa. Он набрал чего-то в рот из небольшой бутылочки, которой я раньше не заметил. Он протянул руку к скатерти, взял оттуда золотую сову и некоторое время держал се между ладонями, как на молитве, а затем переложил в одну руку и, как из пульверизатора, брызнул на нее изо рта снопом тончайших капелек душистого масла. Запах масла проник мне в ноздри, и в голове зашумело. Золотая сова отражала свет костра и, казалось, излучала сияние. Он спрятал ее в кулак, протянул руку ко мне и разжал пальцы.
— Возьми ее. Левой рукой.
Я взял ее.
— Держи ее. Закрой глаза и смотри внутренним зрением. Энергетический объект является фокальной точкой. Это вроде камертона.
Я закрыл глаза и представил, что мой лоб раскрывается… Сияние… фиолетового
— Ты на правильном нуги. Превосходно, мой друг.
И я увидел женщину, женщину из грез; ее облегали крылья совы, и из-под них высунулось плечо, покрытое перьями, она повернула голову и взглянула на меня через плечо, ее глаза раскрылись… и раскрылись перья… с глазами. Глаза среди перьев. У меня перехватило дыхание. Я открыл глаза и посмотрел на предмет у меня на ладони, затем на Антонио.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую себя удивительно.
— Встань и иди, — сказал он. — Спускайся с холма и иди в лес.
Я наклонился, чтобы положить сову на место; он остановил меня прикосновением руки.
— Нет, нет. Возьми ее с собой. Никогда не оставляй mesa или волшебный круг без защиты.
Я почему-то кивнул и поднялся. Мои ноги требовали движения, и я пошел. Я вышел из освещенного костром круга и направился вниз, к основанию холма, и вошел в лес.
Сосновая роща звенела. Каждое дерево выделялось собственным свечением, сияющим нежным контуром, который колебался вместе с малейшими движениями веток, даже иголки вибрировали от северного легкого ветерка. Живые существа, у них есть плоть, и в ней струится питательная влага; они вырастают из земли, они манят к себе солнечный свет, и он остается в них… Как мог я не замечать этого раньше? Их осязаемое доброе присутствие открылось мне впервые; а ведь я ходил среди них всего несколько часов назад и не видел, не осознавал их души и тихой пульсации жизни. Их сознания. Наше родство было глубоким. И я почувствовал, как меня подталкивает в спину легкий ветерок, и побежал. Касались ли мои ноги земли? Да, конечно, так точно и быстро, через хвойный настил я никогда еще так не бежал. Я ни от чего не убегал и ни к чему не стремился, это быстрое движение было только движением, это был танец ловкости, ликующий слалом среди деревьев, где не было никаких тропинок, сплошная подушка хвойных иголок и холодной почвы, скорее, скорее… Я бежал всем своим телом, каждый мускул двигался совершенно свободно и в то же время участвовал в совершенной гармонии, воздух расступался и вихрился за моей спиною.
«Закрой глаза…»
Свет, излучаемый деревьями, подтверждал, что они здесь, вокруг меня, и я бежал, несся, свободный от зрения, я летел сквозь лес, словно воздух.
Я знал — что-то движет мною, что-то скрытое во мне, чего я раньше никогда не ощущал.
*10*
Внутри и вне, вверху, внизу, вокруг — Театр теней, нет ничего другого; Волшебный Ящик,
Солнце — в нем свеча, А мы лишь призраки бесплотные на стенках.
22 марта
Голова все еще идет кругом от событий последних дней.
Смерть миссионерки, мой первый опыт с Сап Педро. Загадка личности Антонио. Не могу пока переварить.
Я видел однажды фокусника. Это был ловкий обманщик. Его ассистентка, одетая в платье с блестками, выкатывала на середину сцены сундук, а затем помогала фокуснику забраться в почтовый мешок, завязывала мешок цепью и сверху цепляла висячий замок. Мешок с фокусником помещался в сундук, крышку которого закрывали и запирали на четыре замка. Ассистентка становилась сверху на крышку сундука, поднимала с пола занавес, закрывалась им и… тут же бросала его на пол.
Только она ли? Потому что на сундуке стоял и улыбался фокусник. А когда все замки были сняты, из мешка появилась ассистентка. Все это произошло в мгновение ока.
Мне тогда было восемь лет. Я помню, как мучился, силясь понять фокус, как снова и снова мысленно проигрывал все, что видел. Увидеть бы еще раз. Только один раз, и я бы понял секрет чуда.
Аптонио набрал пригоршню лесной земли и внимательно, словно гадалка на чайный лист, стал смотреть на хвойные иглы. Грубый коричневый грунт сыпался сквозь пальцы.