Четыреста килознаков
Шрифт:
Блин, в него можно было влюбиться уже за одно это. За то, что запомнил. Но я и так была влюблена по уши, поэтому повторить не удалось.
Все оказалось вкусно. И красиво. И вообще здорово. И напились мы до той первой магической стадии, когда мир только-только начинает раздвигать границы. Когда все вокруг кажется нереальным, фантастическим, но при этом не сомневаешься в собственном всемогуществе и способности перевернуть вселенную.
Обратно мы шли долго, то и дело сбиваясь с дороги в сугробы. Толкались, как подростки, валялись в снегу. Дергали
— Сейчас бы в сауну, — вздохнула я, снимая куртку. — Обидно, тут спа есть, а я купальник не взяла.
Ник хмыкнул и открыл дверь, из которой потянуло волшебным теплом.
— Крекс-пекс-фекс. Извольте. Сауна.
— У-и-и-и!!! — я повисла у него на шее. — А кто ее включил?
— Я. Когда уходили. Только после бухла долго нельзя. Иди, сейчас все повешу сушиться и тоже приду.
Я подстелила полотенце на верхний полок, чтобы побыстрее согреться. Ника не было минут десять. Наконец он пришел и устроился снизу. Лежали, нежились, перебрасывались ленивыми фразами, но меня после выпитого и правда хватило ненадолго — зачастило сердце.
— Все, вали в душ! — скомандовал Ник.
Я быстро сполоснулась, влезла в махровый гостиничный халат, таинственным образом перелетевший в предбанник из спальни, и вышла в гостиную. А там…
Черт, едва на слезу не пробило!
Там в камине горел огонь, а вместо медвежьей шкуры был разложен широкий диван.
И когда только все успел — повесить одежду в сушилку, разложить диван, разжечь камин?
Как-то я смотрела невероятно трогательный документальный фильм про рыбку иглобрюха, который выкладывает на морском дне сказочной красоты узоры из песка, намывая их плавниками и украшая потом камешками и ракушками. Все только для того, чтобы впечатлить самку. Вот именно такой самкой иглобрюха я себя сейчас и чувствовала.
Разумеется, мужчины, с которыми я имела дело, не были законченными эгоистами, действующими по принципу «мне, мне и снова мне». И приятных сюрпризов в моей жизни хватало. Но вот чтобы все только для меня, все так, как мне хочется… Я не считала, что это должно быть постоянно, но даже в качестве рекламной акции подобное было в новинку. Невероятно приятную.
Подошел Ник, тоже в халате, и я потянула его за пояс к себе, но он лишь наклонился и поцеловал меня в висок.
— Подожди немного, я скоро.
Что-то бренчало и шебуршало на кухне, а я смотрела на огонь, проваливаясь даже не в дремоту, а в удивительное состояние блаженной истомы на грани яви и грез.
— Не уснула?
Ник выключил свет, поставил на край большую кружку, исходящую паром, и лег рядом. Я принюхалась и застонала:
— Глинтвейн? Откуда?
— Взял с собой вино, апельсин и пряности.
— Апельсин… — я вспомнила тот самый апельсин, который он вручил мне в качестве платы за помощь. До того как съехала в канаву. — Ник, иногда мне кажется, что все это снится.
— Тогда
— Не знаю…
Мы пили по глотку, по очереди. Как в новогоднюю ночь за стойкой бара. И было в этом что-то изысканно эротичное — касаться губами одного и того же места на ободке. Как будто поцелуй, и чудилось в нем нечто сладко-порочное, до мелкой серебристой дрожи.
Мы почти не разговаривали — это был все тот же глубинный диалог, когда хватает взглядов и прикосновений. Неторопливо, плавно. Словно в первый раз наедине, и неясно, кто кого соблазняет. Такого между нами еще не было, и я с удовольствием приняла эту игру.
Ты охотник, а я дичь. Ну… как будто.
Глаза в глаза, не отрываясь. Тепло дыхания на щеке, на мочке уха, на шее. Слова, похожие одновременно на капли раскаленного металла и тонкие, прозрачные льдинки, — потому что от них бросает сразу и в жар, и в холод. Пальцы, пробирающиеся под халат медленно, вкрадчиво, словно разведчик в тыл врага. Чуть выше… и еще немного… и еще… Губы, касающиеся моих губ легко, как тополиная пушинка, и хочется поймать ее, не дать улететь.
Я словно забыла обо всем, что уже случилось раньше, поверила, что это впервые… только еще будет.
Я не хочу, я не могу, я не…
Боже, как хорошо!..
Еще, пожалуйста, еще…
— Подъем!
— Ник, зараза, темно еще!
Черт бы подрал этих долбаных жаворонков, я бы их законодательно запретила!
— Зимой до десяти часов темно. Ты что, дрыхнуть сюда приехала?
— Да! — я спрятала голову под подушку. — Ну, может, еще трахаться.
— Это и в городе можно. Вставай, пойдем завтракать. У нас шведский стол в ресторане.
— Да бли…ядь! Кухня есть, какой шведский стол? Туда же идти надо.
— Угусь, ща шкурки апельсиновые пожарим. Вставай, говорю!
— Злыдень!
Уже одетый, умытый и даже побритый. Не человек, а энерджайзер какой-то. Нет, ну хорошо, конечно, некоторые в его возрасте только от работы до дивана и вообще ни на что не годны. Но лучше бы употребил энергию на что-то более с утра приятное.
Жень, ну ты точно наглая. Хочешь, чтобы сорокалетний мужик тебя по пять раз подряд трахал? Такое только в глупых романах бывает. Ты сама сдохнешь первая.
Пять не пять, но хотя бы парочку…
Таблеток тебе от жадности, да побольше!
Зевая шире вселенной и продолжая бухтеть себе под нос, я поплелась в ванную.
Ну в конце-то концов! Шведский стол не десять минут по таймеру, не кто опоздал, тот не успел. Можно было еще полчасика поспать.
Кафе, куда нам выдали карточки для завтрака, находилось от коттеджей довольно далеко. Мы доехали на машине до стоянки, но все равно пришлось еще пройтись. Тем временем рассвело, и я наконец проснулась.
— Ну что, на лыжи? — с невинной улыбочкой поинтересовался Ник, когда, позавтракав, мы вышли на площадку у начала трасс.