Четырнадцатая дочь
Шрифт:
Эрни постарше вообще старались на него не смотреть.
Ложь строит стены, подумал Рут.
Мать поджидала его на лестнице Главной башни. Герцогиня Эвгалир выбежала из-за поворота коридора, отпустила юбки, улегшиеся торжественными складками вокруг ее ног. Обласкала сына взглядом.
Здесь не было всхлипов «где ты был?» и «как ты мог?», мать стояла молча, не отводя взгляда. По лестнице рядом с застывшим Рутом поднимались эрни, старательно прятавшие глаза. Рут наконец выдавил улыбку, слегка развел руками, словно показывая: вот он
И герцогиня-мать, порывисто вздохнув, прижала стиснутые руки к животу, к тому месту, где из-под корсажа волнами вырывались юбки. Рут еще раз широко улыбнулся, кивнул и пошел вверх по лестнице. Мать осталась стоять там, где стояла. Теперь, когда блудного сына рядом с ней уже не было, проходящие эрни приветствовали свою герцогиню поклонами.
Отец и вправду пришел очень скоро, и Рут начал свой рассказ…
– Я подытожу.
Отец сидел, глядя на него исподлобья. По сухим, словно выточенным из светлого камня щекам катались желваки.
– Ты тайно отправился в чужую страну. Не предупредив никого. Там ты убил несколько ее жителей – ради спасения Элимора и потому, что в них вселились адельбергцы, я помню. Ты сделал все, чтобы Тарланьский дом получил олеконы, древние предметы с пугающей мощью, потому что ты решил предложить Тарланям в качестве оплаты именно их. Наконец, ты сам вызвался убить Гуара Валера, и это просто чудо, что тебя остановила некая женщина.
Отец сидел на герцогской скамье, Рут – напротив, на лавке для просителей. У этого седалища было еще одно предназначение: когда герцог вершил свой суд герцогской скамьи, на ней сидели подсудимые.
То, что сейчас творилось в зале, было разбирательством. Но мрачные нотки в голосе отца как бы намекали, что до суда этому разбирательству оставалось всего ничего. За спиной Рута толпились эрни. Первыми стояли старейшины, потом главы герцогских управ, боевые волки постарше и, наконец, его сверстники.
Пальцы герцога впились в край скамьи так, что побелели костяшки. Слова падали холодно и тяжело.
– Знаешь, сын, что хуже всего?
– Олеконы, которые достанутся Тарланям? – предположил Рут, вскидывая голову.
Отец качнул головой, и он увидел горькие морщинки в углах его рта.
– Нет. Хотя сам факт того, что у нас под боком теперь будут жить не просто маги, а маги, владеющие игрушками адельбергских колдунов, меня не радует. Нет, хуже всего то, что ты всех нас… – Герцог сделал паузу, и Рут понял, что отец ищет слова.
– Ты всех нас презрел. Отсек. Ты узнал что-то, решил, что справишься один, – и ушел, никому ничего не сказав. Не посоветовался ни с одним из нас, не предупредил, где искать твои останки в случае чего. Словно мы все для тебя чужие. Ничто.
Герцог Франц сделал паузу и продолжал все более отстраненно:
– Ты плюнул в лицо всему роду. Мы выжили, потому что когда-то научились держаться друг за друга и вместе встречать любую беду. А мой собственный сын показал
– Нет! – Рут сорвался на крик, но отец метнул на него холодный взгляд. Заткнись, было написано у него на лице.
Рут поправился:
– Нет. Дело не в титуле, дело не в будущем герцоге. Просто я почувствовал, что прав. И что ты… что все вы не согласитесь помочь Элимору. Опять-таки эта книга…
– Рут… – сжатая на краю скамьи рука герцога разжалась, пальцы отбили дробь по отполированной годами древесине. – Ты молод. И не понимаешь, что элиморский Гуар Валер, по сути, собирался оказать нашему роду услугу. Все, кто ненавидит эрни, в один день сорвали бы маски, выйдя в открытую. И мы уничтожили бы наших врагов – всех разом, не заморачиваясь на суды и доказательства. Ты, будущий герцог, о чем ты думал?
Рут опустил голову. Сказал подчеркнуто ровным тоном:
– О мальчишках, которых нам пришлось бы убить. Ты сам говорил когда-то, что в любом мятеже не меньше трети участников попадают туда в силу стечения обстоятельств, не особо понимая, что делают.
– Но когда этой трети удается избежать расплаты за свою глупость, они, как правило, тут же снова попадают в переделку, – тихим голосом подхватил отец. – С этой стороны мятеж Гуара был даже полезен; откровенных дураков, как и скрытых предателей, следует время от времени выпалывать. Кстати, принесенная тобой книжка, достанься она Гуару Валеру, все равно рано или поздно попала бы к нам. Или сгорела в огне мятежа. У тебя есть еще что сказать в свое оправдание?
Рут молчал. Отец вскинул голову, бросил:
– Если кто-то из наших сородичей хочет задать вопрос наследнику Руту, пусть говорит сейчас.
Повисла тишина, которую прервал голос Энгера:
– Я спрошу кое-что.
Уши Рута уловили легкие шорохи – эрни уступали дорогу командиру волков, идущему к скамье просителей.
Добравшись, Энгер перекинул ногу через лавку и сел рядом. Рут повернул голову, уставился в длинное лицо, обросшее пепельно-черной щетиной. Похоже, в последние сутки у Энгера не было времени для бритья – впрочем, как и у него самого.
– Я хочу спросить у будущего герцога моего сына…
Сыну Энгера было всего три года, и его герцогом он стал бы не скоро. Но Рут этого говорить не стал. Просто медленно кивнул, глядя командиру волков в глаза.
– Наследник Рут, почему вы предложили олеконы Тарланям? Почему не захотели добыть их для нас? Хотя бы один?
Прежде чем ответить, Рут помолчал, собираясь с мыслями.
– Каждому оружию нужна привычная к нему рука, – проговорил наконец. – А я не очень хорошо представляю… да и никто из эрни не представляет, что делать с этими штуками. Олеконы привлекли бы к нам внимание Совета магов. И всех домов Анадеи. Учитывая, кто мы, нас начали бы ненавидеть еще больше. И бояться до исступления.